Там, за дымовой завесой, щёлкнул выстрел. Плеснула стоячая вода, и забурлили вырвавшиеся со дна болота пузыри. Сухой, отрывистый звук повторился. А когда дым отнесло ветром в сторону, все увидели, что Брагина на тропе нет.

– Убит?.. – не веря своим глазам, выдохнул Андрей, и вдруг взорвался: – Снайпер есть у вас или нет? Славка, где снайпер, мать твою?! Вы так всех ребят положите задаром!

Собравшиеся как-то позабыли, что Озирский не имеет права тут командовать, и стали объяснять, что снайперу здесь делать нечего. Водянистая травяная каша колыхалась, отражая свет фар, огонь трещал, вырываясь из-за стволов берёзок, а Брагина всё не было.

– Голованов! – позвал Мильяненков снайпера, которого всё-таки решили подключить.

Он указал на самую высокую берёзу, что-то торопливо сказал, то и дело, оборачиваясь к болоту.

Голованов кивнул:

– Есть!

– После этого – Калистратов, Шушерин, Лекарев – ко второму входу!

– Ромка жив! – вдруг вполголоса, не веря своим глазам, произнёс Андрей.

Остальные тоже зашумели, облегчённо вздыхая – у каждого словно свалилась гора с плеч. Роман был уже около ольхи – весь мокрый, без берета. Он выпрямился во весь рот, показал два раздвинутых пальца, и стоящие на берегу поняли – охрана нейтрализована. Потом Брагин сделал приглашающий жест, вызывая к себе подмогу. Огонь как раз добрался до ольхи, и самого Романа то и дело заволакивало дымом.

* * *

Андрею всё же пришлось остаться на берегу – судорога свела обе руки, особенно правую, и хотелось орать от боли. В таком виде в болоте делать нечего, только другим станешь обузой – это он прекрасно понимал. Озирский, обессилев, присел на траву и удивлённо подумал – а как Ромка оказался около второго входа? Он ведь был сброшен двумя выстрелами с тропы, а потом минут пять-семь не поднимался…

Скрипя слегами и матерясь, парни продвигались к Роману, и Озирский вновь потерял друга из виду. Проклиная себя за слабость, за дурацкую, несвоевременную болезнь, Андрей привалился затылком к стволу берёзы. Он смотрел на лучи автомобильных фар, классически прямые в плавающем дыму. Потом до него донёсся стук металла о металл. Загорелась одна из берёзок, нависшая над трясиной, за ней – сухая ольха. Пламя резво бежало вверх по стволу, по голым корявым веткам.

Удары, ритмичные и пронзительные, следовали один за другим, без остановки. И вдруг в уши плеснул радостный крик женщины, перешедший в многоголосую какофонию звуков – рыдания, визг, хохот, брань. Андрей вскочил и бросился к болоту, желая сам, своими руками, вывести на берег хоть одного…

В это время в дыму проявился Брагин. Мокрый, страшный, похожий на дикого зверя, он вытащил на твёрдую землю молодую женщину, в лифчике и рваной нижней юбке. Обе её руки в локтях были перевязаны грязными мокрыми бинтами. Андрей взглянул в лицо освобождённой пленнице и подумал, что где-то уже видел её. Впалые щёки, синяки под карими большими глазами, родинка на левой щеке… Где же они встречались?

Озирский решил помочь женщине сесть на землю и рукой почувствовал, что скользкий шёлк натянут на круглом животе, залепленном грязью и тиной. Он тут же всё понял и заглянул в это когда-то красивое, а теперь жуткое, измождённое лицо.

– Илона Саламатина? – наугад спросил Андрей.

Женщина, хлестнув его по щеке спутанными длинными волосами, в панике шарахнулась назад. Брагин и другие омоновцы уже занимались остальными узниками, выводили их, усаживали на сухую траву. Цепочка растянулась по всему броду. Ольха полыхала, рассыпая себя тучи искр, и вечер казался праздничным, даже карнавальным. Впрочем, это ведь и был праздник – обречённые получили свободу.

– Да… Вы меня знаете? – Илона всхлипнула. – Меня около «Болгарской Розы» запихали в такси. Увезли сначала на какую-то дачу, а потом – сюда.

– Илона, вас искали с самого начала, – сообщил ей Андрей. Знали, что вы живы. По крайней мере, надеялись на это. А как на самом деле всё было?