– А Лиза тебя за что-то любила. Непонятные существа эти женщины, честное слово. С моей точки зрения, ты гроша ломаного не стоишь. Лиза всё мечтала тебя освободить, бегала, ко всем приставала. Вот и попалась на глаза Мамедову. Он использовал её в своих целях, а потом убрал от греха подальше.

– Как он её убил? – Аверин тусклым взглядом смотрел на Грачёва.

– Из пистолета.

– А Рогозина?

– Тоже. Ещё один с ними погиб, взрослый, Чолин, – добавил Всеволод.

– И Серёгу?.. – оторопел Аверин. – Он же в авторитете был.

– Ну и что? Самого Ювелира больше нет, что там о Чолине горевать? Говорю же – как Смерть с косой прошла. А ты вот остался – дуракам везёт, – подвёл итог Грачёв.

– Значит, Лизы больше нет. – Антон отвернулся и закрыл лицо руками.

Всеволод несколько минут молчал. Потом заговорил снова:

– Что ж делать, Антон Николаевич? Не нужно было и тебе, и ей таскаться по подвалам и садиться на иглу. Отец изнасиловал, мать убило молнией… Это всё ужасно, и нет таких слов, чтобы утешить пострадавших. Нет таких слов! – повторил Грачёв. – Но даже самый жестокий удар судьбы не даёт права на то, чем вы занимались. Нельзя сразу начинать колоться, бросаться в объятия шпаны и мафиози. Эта публика перестрадать не поможет. Да, тебе повезло. Лизе – нет. Ты вытащил счастливый билет в лотерее. Так будь же благодарен судьбе за спасение – и тогда, на Ржевке, и сейчас. Мог ведь и заживо сгореть.

– Я не знаю, как вас звать, – обратился Антон к Брагину. – Но я знаю, что вы всех спасли. Там, в траншеях, всё время не хватало воздуха. А когда начался пожар, многие сразу же умерли. Они и так-то еле дышали… Мы трупы оставили там, в огне. – Аверин улыбался, и глаза его были безумными. – Пламя бежало за нами, как живое. Стало жарко, будто в духовке. Многие посдирали с себя одежду. Ломанулись туда, ко второму входу. На одном пацане брюки вспыхнули, и он тоже умер. Мы поняли, что нас хотят сжечь, чтобы не вышли, не рассказали ничего. Но всё равно радость была – ведь нас нашли, спасают! Узнали откуда-то про «Лазарет Келль»! Только не могли понять, каким образом. Элеонора нас уверяла, что мы обречены на гибель, и заведение это недосягаемо. Карту даже показывала. Место, короче, совсем глухое, и ни одна живая душа сюда не забредёт. Подступы кругом заминированы, всё под контролем. И мы даже сразу не поверили, что нас вытащат. Женщин и детей пропустили поближе к решётке, к воздуху. Выстрелы мы все слышали. Кто молился, кто ругался, а кто ревел в голос. А потом вы подошли… Как вас зовут? – Антон вдруг стал очень похожим на своего отца-профессора.

– Роман Григорьевич, – ответил за Брагина Озирский.

– Роман Григорьевич нас успокаивал сквозь решётку, – сообщил Аверин. – Даже анекдоты рассказывал. Огонь ведь уже подпирал, и мы задыхались. Он руку просунул в щель, детей по головам гладил, а женщинам слёзы вытирал. Просил помочь, изнутри навалиться. Потом уже другие подоспели. Но он первым был. Я не запомнил тот момент, когда замки поддались. Очнулся уже под берёзой…

Из военного грузовика Озирский, Грачёв и Антон Аверин пересели в синие «Жигули», всё это время дожидавшиеся на парковке около аэродрома. В это время совсем рядом лихо развернулась чёрная милицейская «Волга», из которой выскочил Геннадий Иванович Петренко. Очки его блестели радостно, как лампочки на новогодней ёлке.

– Приветствую вас и поздравляю!

Он видел, что ребята торопятся поскорее доставить парня домой и не хотел их задерживать.

– Когда освободитесь, езжайте сразу на Литейный. Захар Сысоевич домой не уедет, пока с вами не пообщается. Кстати, родственники спасённых требуют свидания с Андреем – чтобы в ноги ему поклониться…

– Этого ещё не хватало! – испугался Озирский. – Я потому и из больницы сбежал, что у меня нет ни минуты свободного времени. Сегодня воскресенье, а в понедельник мне нужно быть на службе. Между прочим, как следует выспаться тоже не мешает…