Слова Олимпии словно всплыли из самых темных глубин самого кромешного мрака.

– Только не говори, что он без повязки! – кричит Мэлори, даже не отдавая себе отчета, что кричит.

– Не знаю.

– Как не знаешь?!

– Не вижу, мам.

– Так. Надо пробраться к…

– На лужайке перед сценой стоит тварь. Она будто… тоже ждет вместе со всеми.

Мэлори уже не слушает, она идет к сцене.

На этот раз она не держит Олимпию за запястье, не зовет ее с собой. Не пытается выглядеть сильной и грозной. Просто идет вперед, выставив руки вперед для равновесия, стараясь не споткнуться о бордюр, ступеньку, неровность на дороге или мертвое тело.

Она в толпе. Вокруг хлопают. Выкрикивают. Она слышит слова «переломный момент», «слава богу!» Очень много криков. Истеричных, абсурдных, ликующих.

– Том! – кричит Мэлори.

Однако не она одна. Люди в толпе скандируют имя ее сына.

Том на сцене, перед ним тварь.

– Том! – кричит она снова.

Он услышит – она не сомневается. В лагере он различал ее шаги от самых ворот.

Так много людей. Так много чужих голосов.

– Том!

Мэлори спотыкается, чуть не падает, еле удерживает равновесие.

Рядом говорят об «освобождении от тварей».

– Том!

Может быть, она зовет Тома-старшего, зовет подняться к ней на чердак, бежать из гостиной, потому что там Гари. И он скоро…

– Здравствуй, Мэлори, – произносит знакомый голос.

Близко. Над самым ухом.

– Отойди! – кричит она.

Отталкивает его. Пинает воздух.

Они в самой гуще. Кругом поют. Скандируют.

– Мэлори, – говорит Гари (она уверена, что это он, – всегда был рядом, никогда не оставлял ее). – Сейчас ты ему не нужна. Дай ему повзрослеть. Настал его звездный час.

– Том!

Мэлори старается оттолкнуть Гари, пнуть его, однако промахивается.

– Он смотрит на тварь, Мэлори. Невероятно! Зеркало – полностью его идея.

Мэлори спешит. Слишком спешит. Опять замахивается на Гари и бьет мимо. Женщина, вероятно Афина Ханц, поздравляет в мегафон всех жителей Индиан-Ривер, потому что Том якобы смотрит на тварь через стекло, точнее, они с тварью смотрят друг на друга.

– Том!

Мэлори падает. Гари смеется над ней, однако его смех тонет в общем ликовании.

Уже на земле Мэлори вдруг слышит со сцены голос:

– Мама?

Это Том!

Он ее услышал.

И судя по голосу, он…

– …он в порядке! – восклицает Мэлори.

Она встает на четвереньки, затем на колени. Локти и запястья подкашиваются, все тело сотрясается от ужаса, что ее сын потерял рассудок. И вопреки всему она надеется, что нет.

– Мама! – раздается впереди.

А затем:

– Мэлори!

Мэлори уже на ногах. Слишком шумно. Она теряет ориентир в толпе опасных, потерявших всякую бдительность незнакомцев.

Кто-то хватает ее за локоть и тащит в обратном направлении.

Гари! Всегда Гари! Повсюду он!

Мэлори отчаянно вырывается.

– Мама! – вдруг доносится голос дочери. – Мама, послушай! Том в порядке! Он смотрит на тварь… и с ним все хорошо.

Люди вокруг издают победный клич, словно им действительно наконец вернули зрение.

Неужели это и вправду произошло?

Неужели сегодня великий день?

Неужели он настал – благодаря ее сыну?

Мэлори сразу вспоминает Тома-старшего – как же он мечтал об этом дне! А сама кричит до хрипоты:

– Закройте глаза! Закройте глаза!

Олимпия хоть и ведет Мэлори прочь от сцены, кажется, возбуждена не меньше остальных.

«Где Гари?» – думает Мэлори.

– Где Гари? – спрашивает она вслух.

– Мама! – восторженно говорит Олимпия. – Мама, у Тома получилось!

И тут раздается голос. Мужской голос. Однако он не принадлежит Гари. Мэлори слышит голос отца. Она столько раз слышала его во сне… и теперь сон оборачивается кошмаром.