— Ребенка она хочет. Хочет она, и вынь да положь! Это вообще чудо, что она тут, — и он указал пальцем на пол, — а не там! — и взбешенно несколько раз потыкал в давно уже не беленный потолок. — Какие могут быть дети после такой встряски? Куда? Зачем?!!

И сестричка, давно и безнадежно влюбленная в него и страстно желавшая завести такого же точно Коленьку — с острым кадыком, оспинками, бровями — одна другой выше и смешными короткими пальчиками, тихо и горестно ответила:

— Ты все равно не поймешь.

* * *

Она шла по улице стремительно, легко, и весенний ветер игриво вздымал ее пышные юбки. Тихо стучали в такт шагам украшения: бусы, браслеты, длинные вычурные серьги из серебра, нефрита и кораллов. Нефрит звенел, как колокольчики, и женщины, даже самые замотанные и погруженные в свои проблемы, приостанавливались на секунду, чтобы проводить взглядом их владелицу.

Внезапно за ее спиной раздался крик: это несся к ней со всех лап здоровенный ротвейлер, а далеко позади бежал перепуганный хозяин с брюшком в стиле «глобус» и тревожно орущим мобильным наперевес. Собака добежала до Татьяны и принялась скакать и прыгать вокруг нее, затем упала на спину и заелозила всем телом по асфальту, марая блестящую ухоженную шерсть. При этом она улыбалась во всю акулью пасть — словом, всячески набивалась в собаки. Татьяна погладила пса и засмеялась.

Тут и добежал до них взъерошенный хозяин, которому вовсе не понравилась сия идиллия. Разумеется, он был рад, что пес не искусал до полусмерти неизвестную гражданку — не будет ненужных хлопот и лишних расходов. Но, с другой стороны, инструктор, мерзавец, содрал пять сотен и обещал, что теперь, после трех месяцев специального обучения, Барри загрызет любого и за ним нужен глаз да глаз. Заказывали же воспитать собаку-убийцу, охранника, понимаешь.

Словом, хозяин обиделся отчего-то на Татьяну и сердито пробурчал под нос:

— Отдайте собаку.

— Конечно-конечно, — сказала она. — Извините. Ну, пес, давай пять — до свидания.

Пес лапу вежливо подал, она ее церемонно потрясла и ушла, оставив обоих в состоянии крайнего недоумения. Наконец хозяин пришел в себя и спросил строго и внушительно:

— Так, Барри, и что это было?

Собака смущенно отвернулась, и толстяк дал себе зарок завтра же спустить ее на инструктора и посмотреть, что из этого выйдет.

* * *

Доброжелательная собака немного улучшила ей настроение, но на самом деле на душе кошки скребли.

И оказывается, чтобы разогнать их, одного ротвейлера недостаточно.

Татьяна шла по залитой солнцем улице и думала о том, что грех Бога гневить — она тут, прав врач, хоть он и бывший двоечник. Мир прекрасен, и все еще будет. Как минимум полжизни впереди, что совсем не плохо, особенно если учесть, что в школу ходить больше не придется. За истекший отчетный период (лет с пятнадцати) разума прибавилось, а морщин — почти нет. В незабываемые восемнадцать возвращаться не хочется, даже если бы кто-то и предложил такой фокус: она там уже была, и в свои тридцать пять чувствует себя значительно лучше и уверенней. Наверное, в восемнадцать ноги были все-таки лучше, и талия тоньше, да и волосы пышнее. Что говорить — молодость. Но, как ни странно, она бы не поменяла нынешнюю уверенность и самодостаточность, трезвомыслие и душевный покой на когдатошнюю свежесть и красоту, которых так и не хватило для настоящего счастья.

И только мерзкий червячок точил ее сердце — недавний приговор, короткое слово «никогда», перечеркивающее жирной линией все ее планы на будущее, отменяющее смысл существования.

Впрочем, Татьяна знала о себе одну важную вещь: что бы она ни думала сию минуту, какую бы боль ни испытывала — все равно чуть погодя она встанет, отряхнется как ни в чем не бывало и снова пойдет вперед. Маленький, стойкий оловянный солдатик неизвестной армии.

Она привыкла, что к ней подходят на улице, но все же не с такой частотой.