Грудь пронзила боль: первый поцелуй — это так важно. У меня он состоялся с убийцей и был далек от романтики. Сильные пальцы на моей шее сжимались все крепче и крепче.

— На хрена тебя нарядили в белье? — выдохнул он прямо в губы.

— Я тоже не знаю, — шепотом ответила я.

Я боялась, он искусает меня до крови.

Говорят, что язык — это самая сильная мышца. Я в этом убедилась. Он этим языком весь мой рот обследовал — так жадно, ненасытно. А еще мое дыхание его возбуждало. Испуганное. Храброе.

Когда он отпустил меня, я закашлялась.

И увидела на его руках красные следы от наручников, а на своих — от веревок. Туго перевязанных, накрепко. Следы пройдут нескоро, как и губы.

— Ты мне нравишься. Тебя ждут дома?

— Дома? — я с трудом дышала.

— У тебя кто-то есть? Ты свободна? — недовольно повторил он.

Его глаза давно повязли во тьме. Он хочет меня. У него давно не было женщины.

Я понимаю, что мне не уйти от него невинной.

— У меня никого нет. Я свободна.

Это была правдой. Из-за него у меня никого нет.

Ответ Давиду понравился, ведь он хочет оставить меня себе.

— Это хорошо. Возможно, ты сегодня задержишься.

Возможно, ты ошибаешься.

Сегодня все будет иначе.

Последующий треск ткани отрезвил меня. Бюстгальтер треснул и полетел прочь — он стал уродливым и не нужным. В чем мне теперь уходить от него — я не знала, а убийцу это мало заботило.

— Красивая…

Груди коснулись чужие руки.

Грубо, жестко. Я охнула.

Услышав скрежет зубов, я старалась не смотреть на его искривившийся в голоде рот. Я облизала опухшие губы и уставилась на пряжку ремня. Снова. Рядом с ремнем торчал ствол. Вот, что манило меня.

Давид отошел на шаг и впился в мое тело голодным взглядом.

Если он возьмет меня — я не переживу. Как не пережила бы, если бы ему удалось поставить меня на колени.

— Подойди. Ко мне, — отчеканил зверь.

Я встрепенулась. И сделала шаг, смотря только на рукоять. Он думает, что я возбуждена, и это его убьет. Убьет надменность, самолюбие, спесь и гордыня.

Но когда я приблизилась — обнаженная по пояс — он схватился за рукоять и бросил пушку на пол. С диким грохотом.

И начал меня ласкать.

— У тебя красивая грудь, — он задаривал меня комплиментами, — ты хорошая девочка. Нравишься мне.

Как же я ненавижу тебя, Басманов Давид.

Я думала, сердце выпрыгнет из моей груди.

Быть рядом с ним и не сойти с ума — мне многого стоило.

И поэтому, когда в квартиру ворвались неизвестные, я осторожно выдохнула. Это мое спасение.

Еще бы немного, и он бы он сломал меня. Взял бы прямо здесь, надломив мою волю.

Когда в дверь застучали, он уже раздвинул мне бедра и почти трахнул меня пальцем.

— Запомни, где мы остановились, — прохрипел голодный зверь.

Давид нехотя отпустил меня, а я нашла взглядом пистолет — он укатился в самый угол. Поправив штаны, Басманов первым делом схватил его.

— Кто это? — спросила я.

Давид бросил на меня хмурый взгляд, словно уже забыл о моем существовании. Он устало потер лицо ладонью и быстро проверил магазин.

— Я разберусь. Спрячься. И не выходи, пока я не скажу, — велел он.

Я оглянулась. Подхватив с пола платье, я спряталась за шкафом и натянула на себя порванную одежду. Лучше, чем ничего.

Последнее, что я увидела, это как лицо Давида исказилось в гримасе ярости. Кажется, друзей он не ждал. У него их попросту не было.

Я притаилась за шкафом, а в коридоре послышались звуки борьбы. Удар за ударом заставляли стены дрожать.

Я спокойно отсчитывала до трех. Пыталась понять, кто лидирует, а кого сейчас методично избивают.

Судя по тому, что Давид один, сила не на его стороне.

— Ну что, сукин сын, будешь еще бросать тех, кто тебе добро сделал?!

Чужой бас пробрал до дрожи. Он лидировал.

Кто-то рядом засмеялся — их было двое.