— Пока не знаю.

Боюсь, что моему присутствию на фуршете будут не особо рады. Большинство танцовщиков театра считают, что место примы-балерины купил мне отец. Так что, как вы догадались, отношение коллектива ко мне предсказуемое.

— Наберёшь Семёна, когда решишь ехать домой.

— Да, хорошо, — обещаю послушно.

— Ну всё, Настён, пока. Мне пора. Скоро увидимся.

— Пока, пап.

Отключается.

Вот так всегда. Времени на родную дочь у губернатора немного. Но я уже давно привыкла к этой его извечной занятости.

Занимаю стул напротив зеркала.

— С премьерой, — говорю сама себе, внимательно оценивая своё отражение.

Не моргаю. Пытаюсь понять, что во мне изменилось. И вообще изменилось ли.

— Настенька! — в дверь стучат.

— Войдите.

В гримёрке появляется режиссёр-постановщик спектакля, а следом за ним и наш хореограф.

— Ты была неподражаема! Божественно хороша!

— Уж не перехвалите её, Борис Константинович, — осаживает его Земцова. — Словит вон звёздную болезнь и пиши-пропало.

— Да не говорите ерунды, Леночка! Зарецкая — образец скромности. Её самокритичность порой зашкаливает.

— Скорее помогает реально оценивать свои способности, — язвит хореограф. — Они, безусловно, есть, но перед нами далеко не Майя Плисецкая.

Что мне нравится в этой женщине, так это её прямолинейность. Земцова всегда будет говорить лишь то, что думает на самом деле.

— Не будете же вы отрицать, что Настя справилась с порученной миссией?

— Не буду. Однако работать есть над чем, — добавляет она строго. — Что с ногой, прима?

Напрягаюсь, услышав это.

— Всё в порядке, — намеренно лгу.

— Ну-ну, — прищуривается и цокает языком.

Глупо было думать, что она не заметит, однако я точно не собиралась уходить со сцены в разгар спектакля из-за банального несущественного вывиха.

— Мои поздравления с первым серьёзным успехом! — Борис Константинович дотрагивается до моего плеча. — Ждём тебя на фуршете. Почтишь публику своим присутствием?

— Если нет, эта самая публика не особо расстроится, — язвительно комментирует его приглашение Земцова.

И снова в яблочко.

— Перестаньте, ради бога! — возмущается Борис.

— А то вы не в курсе, что происходит, — фыркает та в ответ.

— Я приду, но не надолго, — пресекаю дальнейшую дискуссию. Не хочу, чтобы они из-за меня ругались.

— Договорились. Не будем мешать. Там, кстати, твой жених у сцены.

Надо же? Пришёл?

— Завтра же ногу показать врачу, — сухо наставляет Елена, уже стоя в дверях. — Поняла меня, Зарецкая?

— Поняла.

Щелчок. Снова остаюсь одна.

Вздыхаю. Развязываю ленты, снимаю пуанты, и морщусь, глядя на кровавые мозоли.

— Красота неописуемая, — лезу в аптечку. Ежедневный ритуал, сколько себя помню.

Обработав раны, ловко наклеиваю пластырь и наконец переодеваюсь.

Вновь устремляю взгляд к зеркалу. Изящный белый классический комбинезон-клёш в нужных местах льнёт к телу, выгодно подчёркивая каждый изгиб. И, что важно, при этом наряд выглядит весьма сдержанно, а не вульгарно.

Поправляю макияж. Вытаскиваю из коробки новые брендовые туфли.

В пустой зал спускаюсь минут через десять. Амиран сидит в первом ряду, и его белая рубашка здорово контрастирует с красным бархатным покрытием кресел.

— Так это правда? Ты здесь? — спускаюсь по ступенькам.

— Разве я мог пропустить твою премьеру? — встаёт и уверенной походкой направляется ко мне.

— Ты ведь не любишь балет.

— Не люблю, но посчитал нужным прийти. Цветы, — отдаёт мне шикарный букет.

— Спасибо, Амиран. Они… чудесные, — вдыхаю аромат алых роз, чьи бутоны тесно прижимаются друг к другу.

— Думаю, что заслужил твой поцелуй.

Смущённо улыбнувшись, касаюсь губами его щеки.

— Это всё?

— Это всё, — прижимаю к груди цветы, увеличивая между нами расстояние.