— А почему бы и нет? — я кричу, вырываясь из его объятий, злюсь на весь мир и впервые в жизни злюсь на своего отца. Шагнув вниз и подальше от Деклана, я поворачиваюсь и набрасываюсь на жалость к себе во всю силу своих легких.

— Что я сделала, чтобы заслужить эту жизнь?

— Элизабет, пожалуйста. Просто сделай глубокий вдох.

— Нет.

Он подходит ко мне и говорит:

— В последний раз, когда ты его видела, тебе было всего пять лет, верно? Как ты можешь быть уверена, что это вообще он?

Я подхожу к нему и киплю от слез:

— Потому что ты не забываешь лицо единственного человека, по которому ты всю свою жизнь тосковала. Нет никаких сомнений, что этот человек — мой отец.

Возвращаясь к телевизору, мои глаза застилает яркий синий цвет, который я так живо помню. Глаза, которые, как мне казалось, любили меня больше всего на свете. Глаза, как мне показалось, были черными на глубине шести футов. Но он здесь, и я никогда не чувствовала себя более одинокой.

— Элизабет?

Мои руки вцепляются в каминную полку, чтобы ноги не подвели меня.

— Элизабет, пожалуйста. Посмотри на меня.

— Элизабет?

Его голос одновременно и яд, и вино, и, услышав его, мои конечности атаксируют, и я падаю на пол. Знакомый запах гвоздичных сигарет одновременно успокаивает и мучает меня.

— Это правда? — я спрашиваю своего брата Пика, но Деклан отвечает первым.

— Я сделаю все, что смогу, чтобы это выяснить.

— Да, это правда.

Подняв глаза, я перевожу взгляд с Деклана в угол комнаты, где стоит Пик. Мы оба знаем, что я не должна смотреть на него, ведь Деклан думает, что я принимаю таблетки, которые убивают мои галлюцинации, но это не так. Я пока не могу попрощаться с братом. Может быть, никогда не смогу.

Но вот он стоит, живой, с темными волосами, заправленными под черную шапочку, и руками, засунутыми в карманы брюк, так что видны покрытые чернилами руки. Его глаза излучают любовь и силу, прежде чем он кивает Деклану, и я следую его намеку, зная, что потеряю его, когда сделаю это.

Я сижу на коленях, а мое горло распухает от боли, болезненно покрываясь волдырями. Это воплощение каждой мечты. Я просто никогда не знала, что мечта жила в невообразимом кошмаре. Независимо от того, какой гнев я сейчас испытываю, остается одно: ты можешь глубоко ранить меня ложью, ты можешь бросить меня в пламя жизненных зол, но я никогда не откажусь от того, к чему всегда стремилась.

Со слезами, стекающими по моему лицу в непрерывном потоке боли, я мучительно задыхаюсь от горя маленькой девочки, потерянной внутри меня:

— Я хочу к отцу.

В два быстрых шага Деклан оказывается на полу рядом со мной, обнимает меня, укачивает, успокаивает и клянется сделать все возможное, чтобы найти его.

Прижимаясь к нему, я принимаю все утешение, которое он дает, и пытаюсь впитать больше, сжимая его крепче и вдавливая пальцы глубже в его кожу. Если я причиняю ему боль, он этого не показывает, поэтому я закрываю глаза и забираюсь к нему на колени, как ребенок.

Я снова открываю глаза, от полностью поднявшегося солнца глаза щиплет, и мои щеки горят от соли. Я все еще в объятиях Деклана, и мое тело болит не только от того, что я в таком положении, Бог знает сколько времени, но и от пыток последних двух дней, проведенных в плену.

— Мне больно.

Деклан встает и поднимает меня с пола, прежде чем положить на кровать. Он нависает надо мной, оглядывая мое избитое лицо и тело глазами, полными ярости и жалости.

Выражение его лица раздражает меня.

— Не надо, — говорю я.

— Что?

— Смотреть на меня вот так. Будто тебе меня жалко.

— Я беспокоюсь о тебе. Это все.

Затем он протягивает мне обезболивающее, которое я кладу в рот.

— Я не понимаю. Я ничего из этого не понимаю.