— В этой темноте есть что-то грубое, тебе не кажется? Что-то честное. Реальное. В таком месте, как это, ты не можешь не позволить себе погрузиться в свои самые сокровенные тайны и желания. В свои самые темные уголки. — Ее пальцы обхватывают мой подбородок, когда она снова наклоняет мою голову, на этот раз так, что я смотрю прямо в ее проницательные зеленые глаза.

— И у каждого есть темные стороны, Эмма. Даже ангел, который никогда не грешил, просто хочет быть свободным.

— Солнце наблюдает за тем, что я делаю, но луна знает все мои секреты.

— Дж. М. Страна Чудес

Когда мне было семь, у меня был кукольный домик. Нам пришлось прятать его целых три месяца, прежде чем мама нашла его. Она назвала это игрой дьявола и выкинула из нашего трейлера.

Это был подарок по наследству от внучки Сумасшедшей Бетси, и его стены были прогнуты и осыпались. Крошечные предметы мебели были настолько выцветшими, что мы не могли различить их цвет. Даже куклы размером с палец были поцарапаны, их одежда порвана.

Фрэнки внимательно осмотрела обломки, когда мы его впервые получили, поднимая их один за другим и внимательно изучая повреждения. За считанные секунды она нашла способ их починить. Это одна из черт, которыми я всегда восхищалась в своей старшей сестре, — то, как она берет все в свои руки.

Она позаимствовала — и я использую этот термин в широком смысле — косметику и ткани у другой соседки, а затем полностью обновила кукол, надев шикарные платья и наращивая ресницы. Она использовала лишние лоскутки ткани, чтобы дополнить интерьер дома коврами и занавесками.

— Видишь ли, Эмми, — сказала Фрэнки, моделируя одну из кукол и заставляя ее вращаться всем телом. — Теперь никто не должен знать.

— Знать что?

— Об ущербе, конечно. Ты показываешь людям то, что они хотят видеть, и они никогда не заподозрят, что скрывается за этим.

Она погладила игрушку по волосам, которые теперь были расчесаны и перевязаны сзади лентой. Затем наклонилась вперед, к ее уху.

— Теперь ты будешь идеальной маленькой куколкой, не так ли?

Если бы куклы могли чувствовать, я полагаю, что одна из них чувствовала бы себя точно так же, как я сейчас. Коридор с черными стенами, по которому я иду за Обри, уставлен маленькими зеркалами. Каждое из них только усиливает странное ощущение пустоты в моей груди. Если бы я нашла мгновение, чтобы взглянуть на свое отражение, возможно, со временем я смогла бы узнать себя, но наш быстрый темп означает, что каждый шаг лишь слегка окидывает меня мимолетным взглядом, незнакомки.

Мои волосы все еще прямые, свисают до талии, но черные пряди гладкие и глянцевые, сияющие так, как я никогда раньше не видела. Наращенные ресницы, приклеенные к моим и без того густым, кажутся тяжелыми на веках. Мерцающие крапинки золотистых теней создают неестественный блеск в моих небесно-голубых глазах. Консилер скрывает любые следы легких веснушек, разбросанных по носу и скулам, отчего моя светлая кожа кажется фарфоровой на фоне черных волос и платья.

И все, что я вижу, — это еще одну куклу.

Обри останавливается так резко, что я чуть не врезаюсь в нее. Я оглядываюсь и вижу, что мы добрались до маленькой гостиной с единственной скамейкой.

— Сядь здесь, — инструктирует она. — Я проверю, готовы ли они для тебя.

Она исчезает в открытом дверном проеме, который ведет в столовую. Я ерзаю на скамейке, вытягивая шею, чтобы попытаться разглядеть мужчин, которые должны решить мою судьбу в этом доме. Мужчины, которые, вероятно, уже завербовали Фрэнки.

Укол беспокойства пронзает позвоночник, заставляя меня сесть прямее. Мэтьюзз. Может быть, братья? Какая-то семья? Кем бы ни были эти люди, они — единственная ниточка, которая ведет к исчезновению Фрэнки. Последнее место, в которое, насколько я знаю, она направлялась до того, как перестали приходить ее письма.