Мы встаем, и она ведет меня в другую комнату, затем усаживает в кресло, окруженное зеркалами. Я почти не обращаю внимания. Как ей могло нравиться обслуживать четырех мужчин до "полного удовлетворения"?

Я не святая, когда дело доходит до секса. Я потеряла девственность в пятнадцать и никогда не оглядывалась назад. Мне нравится секс, или, точнее, я нуждаюсь в нем, несмотря на то, что знаю, что не получаю от него такого удовольствия, как большинство женщин. Для меня этот акт служит определенной цели.

У меня нет дома, мамы, которая хотела меня, или понятия, кто мой папа. У меня определенно нет никакого контроля над тайными, запретными местами, в которые иногда заглядывает мой разум. Но искусство и секс? Это две вещи, на которые я могу рассчитывать. Мои единственные релизы в этом мире. Единственные вещи, находящиеся под моим контролем, достаточно мощные, чтобы заглушить весь остальной мир.

Это место — подписание контракта, действие в качестве служанки, принятие платы за мое тело — это совершенно новая территория. Территория, которая угрожает лишить всякого чувства контроля.

Обри приподнимает мой подбородок. Она изучает мое лицо, затем скользит взглядом по косметике на туалетном столике. Я никогда не видела столько косметических средств в одном месте.

— Да, — в конце концов бормочет она, — хочу. Это не значит, что никто из них не хочет заявить на меня права…

Ее губы приподнимаются, и она использует кисточку, чтобы нанести консилер на мою кожу.

— Но я сделала выбор. И это освобождает. Разве не поэтому ты здесь? Ищешь что-то? Такую свободу, которую ты больше нигде не найдешь?

Свободу? Я не знаю, как бы я назвала одинаковых кукол, живущих в особняке, чтобы выполнять приказы мужчин, но свобода — не совсем первое слово, которое приходит на ум.

Мои мысли, должно быть, написаны на лице, потому что Обри отстраняется, ее глаза сужаются.

— Или, может быть, то, что ты ищешь, отличается. Может быть, причина, по которой ты здесь, в другом.

Мой желудок сжимается, когда ее слова попадают слишком близко к цели. Я сохраняю невозмутимое выражение лица, но голос дрожит.

— Ч-что ты имеешь в виду? Они нашли меня, связались со мной. Точно так же, как и все остальные здесь.

Это правда, смешанная с ложью. Выцветший номер телефона, который я нашла нацарапанным на дне прикроватной тумбочки Фрэнки, возможно, был оставлен там не для меня, но, как я узнала, это место предназначено только для приглашенных в самом эксклюзивном смысле. Вы не ищете дом Мэтьюззов; они ищут вас.

Когда я дрожащими пальцами подняла трубку в тот день, когда поняла, что Фрэнки не просто ушла — она пропала, — женщина, которая ответила на мой звонок, предположила, что меня выбрали, как и всех остальных.

Обри пожимает плечами, затем снова наклоняется вперед и начинает работать над моим макияжем глаз.

— Я имею в виду, что иногда вещи, к которым нас тянет, рассказывают о нас больше, чем мы осознаем. Есть причина, по которой ты решила сесть на самолет, Эмма…

— Эмми.

— …и дело не только в деньгах. Это никогда не бывает просто из-за денег.

Ее слова проникают в мой мозг, ясные и тяжелые. Могло ли это быть правдой? Была ли Фрэнки здесь для чего-то другого? Но что она могла искать? Она никогда не искала ответов; она та, от кого люди получают ответы. Никогда не последователь, всегда лидер.

— Тогда что? — спрашиваю я тихим голосом, боясь ответа, который могу получить. — Зачем, если не из-за денег?

Еще одно пожатие плечами, когда она оглядывается вокруг, переводя взгляд с одной черной стены на другую.