— Поднести, принцесса?

— А мне можно? — искренне удивилась девочка.

— Тебе все можно.

Я не видел, скорее почувствовал, как ее мать в очередной раз закатила глаза.

— Мамочка говорит, что нужно ходить ножками.

— Мамочка девочка, ей, как и тебе, не положено носить тяжести. А мне не тяжело.

Папочка готов носить свою принцессу хоть до самой свадьбы.

О боже. Свадьба. Это же настанет день, когда мне придется делить это сокровище с другим мужиком? Я ему заранее не завидую.

— Тебе точно не тяжело, папочка?

Я даже перестал шагать. Посмотрел в ее маленькое личико. Убила без ружья. Все. Я повержен, и повержен навсегда.

Она назвала меня папочкой.

— Нет, доченька, мне не тяжело.

Что действительно тяжело, так это сдержать обуревающие эмоции, которые вызвали ее слова. Ком, непрошенно подкатившийся к горлу. Влагу, непрошенно подкатившую к глазам.

Вета идет рядом с нами и задумчиво молчит. Уже около входа в гостиницу, прежде, чем открыть перед нами дверь, она негромко заметила:

— Аля уснула.

— Пусть спит, — ответил так же негромко, опять не в тему просевшим голосом.

— Она никогда не спала на улице. Ни в коляске, ни в автобусах. Это… впервые с ней так. Ей комфортно в твоих руках.

— Тебе тоже всегда было. Наша дочь вся в мать.

После этого Вета перестала со мной разговаривать.

Мы дошли до их номера молча, внутри я аккуратно переложил Алину в кровать и подсунул ей ее нового льва. Любовался ей несколько минут.

Вета ждала у двери и сухо поблагодарила за то, что я донес дочь.

— Когда я увижу ее снова? — спрашиваю требовательно, прямо в лоб.

Пусть даже не пытается юлить и выкручиваться теперь.

Она отходит к сумочке, достает оттуда блокнот и ручку, записывает туда цифры.

— Мой номер. Звони, будем договариваться.

Голос звучит все так же сухо и официально. Я, прохладно усмехнувшись, киваю.

— Как скажешь.

Я уже собираюсь выйти, чтобы продышаться, покурить и собраться с мыслями, но в спину прилетают слова:

— Ты должен знать, что тебя ни к чему не принуждают, и…

Оглядываюсь и смотрю на нее в упор.

— Я позвоню сегодня вечером. Мне нужно вернуться на работу, это срочно. Но как только я завершу дела там, я наберу. Скажи, что она любит кушать, я привезу.

— Без самодеятельности с едой. Я слежу за ее питанием строго и не позволю вмешиваться в…

— Аллергия на шоколад? — перебиваю.

— Эммм… да.

— Это у нее от меня. В остальном?

— Только полезное сладкое. Фрукты, например.

— Понял, — кивнул, и усмехнулся, — вот уж не подумал бы, что из тебя выйдет такая строгая мать.

— Я же нисколько не удивлена. Было легко понять, что из тебя выйдет потакающий во всем отец.

— Увидим, какой из меня выйдет отец. Впрочем, делать выводы за пять минут всегда было твоей фишкой.

Обмениваться колкостями и завуалированными обвинениями — это так по-детски, я признаю. Но с ней не могу по-другому. С ней вообще все было по-другому… Я забыл, каким был, когда мы были вместе. С ее отъездом того меня как стерло. Остался чистый лист. Который заполнился вновь не лучшим образом.

— Ты видел себя в магазине? Тут судить не надо, все итак на поверхности.

— Я впервые вижу свою четырехлетнюю дочь. И задолжал ей любви и игрушек за четыре года, что ее ненормальная мамаша украла у меня!

Вот не хотел же. Хотел сбежать как можно быстрее на свежий воздух, чтоб не раздувать опять пламя, которое не потухло. Но нет же.

— Тебе пора, — Вета бросает ледяной взгляд на дверь, которой, не сомневаюсь, не прочь мне придать ускорения.

Я знаю ее характер и помню ее темперамент. Когда мы с ней ссорились, в доме не оставалось целой посуды. Бокалы, кружки и тарелки только в путь свистели у моих ушей, а я только и успевал, что вовремя угибаться.

— Мне пора, — соглашаюсь и напоминаю строго, — я позвоню.