– Ого. – Уортон задумался. – Считаете, на это следует обратить внимание?

– Вполне возможно. Кэрол Спидер ранее попадала в поле зрения Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. Она была оправдана, но тем не менее… да, тем не менее она была – или считалось, что была, – в чем-то таком замешана. Это может оказаться возможным контактом. Единственным, который мы пока что обнаружили в деле Беттертона.

– А что насчет контактов миссис Беттертон – любых возможных, которые могли побудить ее отправиться за границу?

– Никаких личных контактов. Вчера она получила письмо от поляка, двоюродного брата первой жены Беттертона. Он только что был здесь, выспрашивал у меня подробности.

– И как он вам?

– Какой-то ненастоящий, – признался Джессоп. – Очень иностранный, очень вежливый, весь такой «в общем и целом», и до странного неподлинный как личность.

– Думаете это и был контакт, заставивший ее уехать?

– Возможно. Я не знаю. Он поставил меня в тупик.

– Намерены вести за ним наблюдение?

Джессоп улыбнулся.

– Да. Я нажал кнопку дважды.

– Да вы просто старый паук со всеми своими штучками… – Уортон вновь вернулся к деловому тону: – Итак, по какой форме проводим?

– Думаю, по форме «Дженет» и как обычно. Испания или Марокко.

– Не Швейцария?

– В этот раз – нет.

– Мне казалось, что в Испании или Марокко им было бы сложно действовать.

– Не следует недооценивать наших противников.

Уортон с отвращением щелкнул ногтем по папке с отчетами.

– Практически единственные две страны, где не видели Беттертона, – досадливо бросил он. – Что ж, положимся на это. Бог мой, если и на этот раз мы потерпим неудачу…

Джессоп откинулся на спинку кресла и произнес:

– Я так давно не был в отпуске… Я очень устал от этого кабинета. Мне не помешала бы небольшая заграничная поездка…

Глава 3

I

– Рейс номер сто восемь на Париж. «Эр Франс». Проходите, пожалуйста.

Пассажиры в зале ожидания аэропорта Хитроу начали подниматься с мест. Хилари Крэйвен взяла свой чемоданчик «под крокодилову кожу» и вместе с остальными вышла на бетон взлетного поля. После тепла транзитной зоны ветер обжигал кожу холодом.

Хилари вздрогнула и поплотнее запахнулась в шубку. Следом за другими пассажирами она пошла туда, где ждал их самолет. Вот оно! Она улетает, сбегает! Прочь от серости, от холода, от мертвого глухого страдания. Побег к солнцу, к синим небесам, к новой жизни. Она оставит позади всю эту ношу, этот мертвый груз горя и разочарования. Хилари поднялась по трапу самолета и пригнула голову, входя в салон. Стюард проводил ее к обозначенному в билете месту. Впервые за несколько месяцев Хилари наслаждалась отсутствием боли, которая была настолько острой, что ощущалась почти физически. «Я уйду от этого, – с надеждой произнесла она про себя. – Я уйду от этого».

Рев и содрогание самолета наполнили ее душу восторгом. В этом ощущалось некое стихийное буйство. «Приличное горе – самое худшее, – думала она. – Серое и безнадежное. Но теперь я сбегу от него».

Самолет мягко покатился по рулежной дорожке.

– Пристегните, пожалуйста, ремни, – объявила стюардесса.

Самолет сделал разворот и замер в ожидании сигнала к взлету. Хилари размышляла: «Быть может, самолет упадет… А может быть, так и не оторвется от земли. И тогда все закончится, тогда и решится все».

Промедление у начала взлетной полосы длилось, казалось, целую вечность. Ожидая сигнала к побегу на свободу, Хилари нелогично думала: «Я никогда не улечу, никогда. Я останусь здесь… останусь узницей…»

Наконец-то!