Через минуту я остановил его в тени самого большого дуба и помог Мэгги выйти. Она подошла к могиле и остановилась, опираясь одной рукой на меня, а другой – на свою легкую тросточку. Так прошло несколько минут. Потом Мэгги опустилась на землю и поцеловала холодный камень могильной плиты с такой нежностью, словно это было лицо нашего сына. Слезы, стекавшие по ее лицу, заполняли высеченные на камне буквы. Плита успела немного запылиться, и Мэгги, смочив своими слезами кончик пальца, нарисовала на пыльном камне большое сердце. Думаю, ей хотелось сделать это уже очень давно.

Потом мы вернулись в дом. У дверей детской Мэгги ненадолго задержалась, но заходить внутрь не стала. Приоткрыв дверь, она долго стояла на пороге, потом двинулась дальше. Она обошла весь дом, оглядела мой барабан на каминной полке и прочла несколько писем от моих студентов. Из дома Мэгги направилась в хлев и, усевшись на подстилку прямо посреди стойла, почти целый час весело смеялась, пока Пинки и дюжина ее отпрысков поочередно атаковали ее, требуя, чтобы им почесали за ухом. Это было очень приятное, хотя и довольно пахучее развлечение.

Довольно скоро мне стало ясно, что наши с Мэгги биологические ритмы разошлись достаточно далеко. В больнице она привыкла спать сутками, тогда как я приспособился спать всего по три-четыре часа за ночь. Я также обнаружил, что Мэгги хочется постоянно чувствовать меня рядом, держать меня за руку, класть голову мне на плечо и так далее. Казалось, она боится расстаться со мной даже на минуту. Это, конечно, было не слишком удобно, но я не имел ничего против.

Надо сказать, что история Мэгги сделала ее своего рода знаменитостью. Газеты и телевидение подняли большой шум по поводу ее «воскрешения из мертвых». Первое время мне еще удавалось водить репортеров за нос, но в начале февраля они отыскали наше убежище. Уединенное расположение и отдаленность нашей фермы перестали нас защищать, и внимание прессы стало по-настоящему навязчивым. Репортеры требовали интервью. В конце концов я позвонил Эймосу, и он обещал помочь. В один из дней мы собрали на нашей задней веранде несколько десятков репортеров и устроили что-то вроде пресс-конференции, которая продолжалась почти три часа. На протяжении всего этого времени Блу лежал у Мэгги в ногах и предостерегающе скалил зубы, Эймос присматривал за порядком и следил, чтобы репортеры задавали вопросы строго по очереди. Когда я понял, что Мэгги устала, я сделал Эймосу знак, и он, поднявшись, попросил журналистов и телевизионщиков очистить веранду. Никто не возражал – внушительные размеры его бицепсов и туго натянутая на широкой груди рубашка вызвали почтение даже у репортерской братии.

Вечером мы увидели себя в шестичасовых телевизионных новостях, а в воскресенье отправились домой к Эймосу, чтобы вместе с ним, его женой Амандой и Маленьким Диланом, которому очень нравилось сидеть у меня на коленях, посмотреть посвященный Мэгги часовой спецвыпуск.

На следующее утро, оставив Мэгги крепко спать, я поехал в давно закрытый кинотеатр для автомобилистов, который служил домом нашему соседу – отшельнику и мультимиллионеру Брайсу Мак-Грегору. Я не виделся с ним почти месяц, но в этом не было ничего необычного. Брайс, подобно многим чудакам, никогда не следил за ходом времени.

Но дома его не оказалось. Не обнаружив никаких следов приятеля, я доехал до Уолтерборо, купил газету, заправился и поехал домой. Увидев на первой странице раздела «Стиль» наши с Мэгги фотографии, я сунул газету под сиденье, решив, что мы достаточно знаем о собственной жизни и не нуждаемся в том, чтобы о ней нам рассказывали наемные писаки. Опыт общения с прессой, который мы получили, не привел нас в восторг, и я подумал, что Мэгги не помешало бы провести несколько дней на океанском побережье.