Выпив рюмку водки и заказав кофе, я сел в дальнем углу у окна.

«Завтра Новый год. Шампанское, оливье, красная икра, мандарины, запах елки, «С легким паром» и ожидание чуда. Чуда не будет. Будет 1 января, чувство тяжести в желудке и пустота бездействия до самого Рождества. Хорошо, что заказал путёвку в Буковель…»

– Привет, Андрей. Что, после Дня рождения отходишь? Слабак! Я в твои годы по три дня дни рождения гулял. Сейчас уже так не могу. Сейчас после праздника утром рюмочку выпиваю – и к своей Марковне под одеяло греться, – присаживался за мой стол дед Миша, девяностолетний сосед с хитрыми, чуть раскосыми живыми карими глазами и редкими свалявшимися седыми волосами над покрытым старческими пигментными пятнами лицом.

Официантка Катя поставила перед дедом Мишей графинчик с водочкой и тарелку с нарезанной селедочкой, украшенной по краям лимоном и маслинами.

– Спасибо, внучка! – приобнял за талию Катю старик. – Иди, дорогая! – и игриво шлепнул официантку по аппетитному заду.

– Так что грустишь, Андрюша? – озорно метнул в меня карие глаза дед, – тяпнешь со мной водочки?

– Я грущу? Дед Миша, с вами вся грусть Вселенной кажется лёгким недоразумением. – я поднял рюмку, – за ваше здоровье!..

…В этом году мне исполнится 48 лет. И я очень хочу встретить 30 декабря в старой «Шарманке» у Саши деда Мишу.

Часовщик

Осенний холодный ветер катал кленовые листья по узким латкам асфальта на пешеходных дорожках старого сквера. Именно осенью, когда солнце перестает играть, заглядывая лучиками во дворы, и бить светом в старенькие, видавшие интервентов и Мишку Япончика, окна, Молдаванка под стать погоде становится для случайно забредшего сюда туриста серой, холодной и неуютной. Именно такая погода гонит и местных жителей в свои теплые, с индивидуальным отоплением квартиры в закрытых глухих дворах или в уютные местные кафе и пивные с неприглядными вывесками, но с домашней обстановкой, вкусной, для своих, закуской, свежим пенящимся неразбавленным пивом и ароматом свежезаваренного кофе.

– Тосечка, мене кофе, – крикнул я полногрудой ярко накрашенной молодящейся блондинке за стойкой, присаживаясь за дубовый стол.

– С коньяком, Андрюша? – приветливо улыбнулась мне Тося.

– Давай с коньяком, – поежился я, глядя на начинающийся дождь за окном.

В кафе было пусто, тихо стонал блюзом саксофон. Но это сейчас пусто. А вечером, когда Тосю за барной стойкой сменит её муж Семёныч, в кафе, будет полно разношерстного люда…

Будут не дострелянные в 90-е, пережившие своё время широкоплечие квадратнолицые поседевшие и обрюзгшие бандиты, переквалифицировавшиеся в хозяев СТО или шиномонтажа, также будут худые и юркие, как подростки, воры-опиатчики, степенные, видавшие виды таксисты, случайные, прячущиеся от непогоды загулявшие парочки. И за всей этой публикой, опершись могучими волосатыми в наколках руками на барную стойку, будет зорко следить Семёныч…

– Вот твой кофе, Андрюша, – оторвала меня от созерцания дождя за окном Тося.

– Спасибо, Тосечка. Семенычу привет.

– Передам. Что-то ты совсем нас забыл, не заходишь.

– Да замотался я. Прихожу домой усталый и сразу спать.

– Не забывай нас.

– Договорились, – улыбнулся я Тосе.

– Вы таки хотите знать, где я потерял эту чертову ногу? – вырвал меня из плена задумчивости хриплый простуженный голос.

Я с недоумением поднял глаза и увидел присаживающегося за мой столик одноногого, на костылях, старика, одетого в серый чистенький, с потертым воротником пиджак поверх застегнутой на все пуговицы синей рубашки. Тося принесла ему бокал пенистого темного пива.

– Люди перестали общаться, – сделал глоток пива одноногий. – Вы там тыкаете пальцем в свой телефон и думаете, что это и есть общение. Иллюзия! Что в общении может заменить глаза собеседника? Его выражение лица? Его голос? Вот то-то! А вы говорите – телефон. Ерунда ваш этот телефон! Симулякр!

Я с интересом слушал.