– Таня! – прерывая монолог о неблагодарности Толика, зову я супругу, – постели Мусе в детской, а то Толик снова стал поцем. Причем в этот раз ночным.

– Ой спасибо, соседи! Ой спасибо! – чуть не плакала благодарная Муся.

Легли, только проваливаюсь в сон – удар в дверь, ещё удар, ещё…

– Андрюха, открывай, я знаю, что шалава Муська у тебя! Отдай её мне, и я не расстреляю и сохраню тебе жизнь.

Открываю. Толик расставил руки, упершись кулаками в косяки двери, и дикими бычьими глазами сверлит меня ненавистью.

– Какого чёрта тебе надо в четыре часа утра? – спокойно спрашиваю я.

– Отдай мне Муську.

– Её нет у меня.

– Дай проверю.

– Ты совсем берега попутал, дружище! Четыре утра! Дома спит семья, и ты думаешь, что я вообще кого-либо пущу? Толя, не делай мене нервы, а себе горе! Нема тут твоей Муси. Дома все спят давно.

Толик на секунду ушел в себя, опустив голову на грудь и выставив моему взору лысеющую макушку.

– Точно? – поднял на меня сверлящий взгляд сосед.

– Точно.

– Пошли ко мне выпьем?

– Пошли, – вынужденно соглашаюсь я.

– У меня кодировка закончилась, хе-хе, – пьяненько смеется Толик, – теперь у меня другой код, хе-хе. Код доступа к бару. У меня дома в баре що хочешь есть. И виски, и водки всякие, и коньяки…

Заходим к Толику, на кухне сидят соседи Денис и Зяма, играющий на гитаре.

– А вы тут как оказались? – удивляюсь я.

– Так Муся у нас пряталась. У меня в час ночи, а у Зямы в полтретьего.

– М-да-а… – тру я висок. – Давайте напоим его быстрее, уложим спать и по домам!

– Ага! Это кто ещё кого напоит, – перебирая струны кисло улыбнулся Зяма.

– А вот и я! – ворвался в кухню с двумя «Столичной» повеселевший Толик, – ну що, пацаны, Андрюхе штрафную 200 грамм, нам – по соточке. Зяма, давай нашу, родную. «Ка-ак упои-и-ительны в России вечера-а-а…»

Творческий улёт

–Ой, добрый день, как хорошо, що ви таки пришли! Мене так надо продать эти мои две комнаты в коммуне. Знаете, устал от соседей, – оглянулся мужчина, – особенно в последние годы. Появилась в обществе такая агрессия, такая нетерпимость к творческим людям, що прямо жуть! Прямо сил нет. Ой, простите великодушно, я не представился. Вениамин Иванович Аленький. Аленький – это фамилия, ха-ха, смешно, правда?

– Что вы, нисколько. Очень приятно. Андрей Витальевич, – представился в ответ я.

– И мне приятно. Ой, у меня тут некоторый беспорядок, знаете, всё некогда…Так неудобно!

– Вениамин Иванович, не стоит так переживать. Стесняться своей недвижимости перед риелтором – это как стесняться болезни перед врачом.

– Ой, спасибо.

Тут я обратил внимание на одну из картин, висящую на самом видном месте. Картина вызвала настолько глубокое недоумение, что приковала меня к полу и отняла речь. На большом полотне размашистыми мазками крупным планом было изображено анальное совокупление мужчины и женщины.

– Ага! вас тоже поразило творчество Ройтблада? Я ему так и сказал: Лёша – ты рождён поражать мир! Ви только посмотрите, какая экспрессия! Какая глубина!

– О да! Экспрессию и глубину я вижу… Кто, вы говорите, автор?

– Как кто? Это же Ройтблад!

– Что вы говорите! Такая приличная фамилия и вот такое… художество! Никогда бы не поверил!

– Ви только взгляните на игру красок, на творческий полет! Я ему сразу сказал: «Леша, если ты мне не сделаешь копию этой работы – ты мой враг навеки!» И що ви себе думаете? Он таки сделал! А я ему сделал тоже копию лучшей своей работы! Хотите посмотреть? Она так и называется: «Полет».

– Вы думаете, что мне стоит увидеть ещё один полет? У меня больное сердце…

Но Вениамин Иванович меня не слушал и ринулся к старому огромному шкафу, порылся в нем и извлек на тусклый комнатный свет картину с изображением бабочки, летающей над ядерным взрывом.

– Ну что? И как вам мой полет? Полет жизни над смертью?