- Тогда режь меня в клочья сейчас!- сказал я ему.- Никуда я с вами не пойду!

Нечего мне там делать...

- А-а!- протянул горбун.- Вот это уже теплее...

- Теплее, горячее - мне наплевать! Только ты подумай, с какой мне стати туда соваться? Ну, у вас там дело - дружка выручаете, вместе картишки раскинули, теперь пора колоду сымать. А я-то с какой стати туда сунусь? Вы себе лихим делом карманы набили, завтра рисканете - и, коли выгорит, вы и на свободе, и при деньжищах. А я за что на пули милицейские полезу? За пять тысяч ваших паршивых?

- А что же ты соглашался, если они такие паршивые?

- Так я на что соглашался? Передать записку и обсказать, как там и что у Фокса.

А под пули либо под смертную казнь я не согласный. Уж лучше вы меня убивайте,- может, матери какую-то пенсию за меня положат, чем вот так, за бесплатно, против власти...

- А если не за бесплатно? - с усмешкой глянул на меня горбун.

Я долго бубнил себе под нос, потом выдавил:

- Несерьезный это разговор. Если всерьез говоришь, ты скажи мне цену, условия скажи - что делать придется; я же ведь не козел - ходить за тобой на веревке...

- У тебя сейчас одно дело - живым уйти отсюда. И за это дело ты будешь стараться на совесть...

- Не буду,- сказал я тихо и дернул с силой гимнастерку на груди.- На, режь - сроду никому не был бобиком и перед тобой плясать не стану. Что вы меня мытарите? Что душу из меня рвете? "Зарежем, задушим, убьем"... Вы мне не верите - ваше право! Но вы меня на враках не словили, а я-то вижу уже: нет у вас людской совести, и слова железного блатного нету! Мне что Фокс говорил? Так вы хоть за друга своего мазу держите!

- Когда тебя на враках мы словим, поздно уже будет,- горестно кивнул горбатый, и мне показалось, что начал он колебаться.

- Ну подумайте головой своей сами, вы же не только лихостью проживаетесь, но и хитростью, наверное...

- Об чем же нам думать? - сказал Чугунная Рожа, глядя на меня с ненавистью.

- Ну был бы я сука, у ментов на откупе, и велели бы они мне бабке звонить, Аню искать, так разве дали бы они мне к вам сюда свалиться? Там бы на Банковском похватали бы и ее, и этих двух обормотов, а уж на Петровке-то, по слабому ее женскому нутру, выкачали бы они из Ани вашей распрекрасной и имена, и портреты ваши, хазы и адреса. На кой же ляд им было вас мною манить? Понаехало бы их сюда два взвода, из автоматов раскрошили бы вас в мелкий винегрет - и всем делам вашим конец...

- Складно звонишь, гад, да об одном забываешь: не стала бы Аня на Петровке колоться? Что бы тогда уголовка делала?..

- А им четверых, думаешь, мало? Вместе с Фоксом-то? А с шофером укоканным - пять? Почитай, половины этим вечером вы бы недосчитались. Это, значит, первое. А второе - не стала бы Аня колоться, говоришь? Может, и не стала бы. Только со мной сидели и не такие бобры - и тех в МУРе кололи...

- Свинья ты противная,- сказала мне душевно Аня, и ноздри ее синеватые прыгали от страха, злости и марафета. Я уже видел краешком глаза, как она к носу белую понюшку подносила - и глаза сразу маслились, темнели, слеза слепая подступала, и отключалась она в эти минуты от нас. А потом снова выныривала, вот как сейчас:

"Свинья ты противная".

Ладно, пускай. Неизвестно, доживу ли, увижу ли своими глазами, но одно-то я наверняка знаю: Жеглов тебе марафету не даст. Ты у него без "дури" попрыгаешь...

- Вопрос у меня к тебе имеется,- наклонился ко мне и кролика с колен спихнул горбун.- Зачем тебе деньги, что Фокс посулил?

- Как это зачем? Кому же деньги не нужны?

- Ну что сделать с ними хотел? Пропить, с бабами прогулять, в карты проиграть, может, костюм справить?

- Это у вас деньги легкие, быстрые - вы их и можете с бабами прогуливать да в карты проигрывать. Мне для дела надобны деньги...

- Для какого?