Лилит обманула Ульдиссиана… и этому вовсе не следовало удивляться. Теперь-то крестьянин догадывался: причина его неспособности противостоять ей заключалась в чувствах, которые он когда-то питал к ней. Воспользовавшись ими, Лилит и сумела до такой степени сломить его дух.

Опершись на руки, Ульдиссиан поднялся на колено. Устремленный на мучителя, взгляд его сделался страшен. Вероломство Лилит и Люциона, сложенное в уме воедино, исполнило Диомедова сына небывалой решимости.

– Довольно, – провозгласил бывший простой крестьянин, поднимаясь на ноги. – Довольно всего этого…

Примас больше не улыбался. В эту минуту истинная, чудовищная сущность демона отразилась на его лице явственно, как никогда.

– Не стоит дразнить меня, смертный. Сей благочинный, учтивый облик – лишь маска, не более. Бойся разгневать того, кто таится под ней…

– Ошибаешься, Примас… Люцион… брат Лилит, – покачав головой, парировал Ульдиссиан. – Это тебе следует опасаться навлечь на себя мой гнев.

Услышав это, демон громогласно захохотал, однако Ульдиссиан мог бы поклясться: его хохот – пустое притворство. Люциону ни к чему было выпускать человека из рук. Свободу Ульдиссиан обрел сам, и это значило, что его дар… нет, не дар – сила, унаследованная, как говорила Лилит, по праву крови, вовсе не выдумка и не обман. Быть может, сила эта не столь велика, не столь покорна ему, как он думал вначале, однако Лилит, сказав, будто без нее он – ничтожество, определенно, лгала.

– Убирайся, – резко бросил Ульдиссиан. – Убирайся живей, или покончим со всем этим здесь и сейчас.

Смех Люциона смолк.

Земля впереди снова вздыбилась, и на сей раз вся ее мощь сосредоточилась на Ульдиссиане. Туча раскаленного пепла окутала его с головы до ног, жгучий жар волной захлестнул тело, почва под ногами сделалась рыхлой, точно зыбучий песок.

Однако Ульдиссиан упрямо шагнул дальше, к противнику. За первым удавшимся шагом последовал новый. Плевать он хотел и на пепел, и на раскаленную докрасна землю… и потому ни то ни другое не причиняло ему никакого вреда.

Тут сын Диомеда почувствовал, что его вновь обретенная уверенность в собственных силах придает сил уцелевшим в противоборстве с демоном. Мало этого, живыми и невредимыми осталось куда больше партанцев, чем он полагал. В свою очередь воодушевленный всем этим, Ульдиссиан сумел сделать еще шаг, а за ним – еще и еще.

Преодолев половину разделявшего их расстояния, он с мстительным удовлетворением отметил, что Люцион невольно подался назад.

– Что же ты, Примас? Неужели откажешь мне в благословении? В благословении, подобном тому, дарованному твоим слугой Маликом доброму мастеру Итону, и его сыну, и не только им? – заговорил он. Стоило вспомнить об этом, удовлетворение схлынуло, сменившись невыразимым отвращением. – Похоже, тебе подобное по душе…

– Благословение ты получишь, – проскрежетал демон. Теперь в его голосе не слышалось ни малейшей учтивости, да и, если уж на то пошло, вообще ничего человеческого. – А после… а после я поужинаю твоими потрохами и напьюсь твоей крови из чаши, вырезанной из твоего хрупкого черепа…

Не успел он закончить, как от его внешнего подобия человеку не осталось даже следа. Новый вид Люциона внушал ужас, особенно Ульдиссиану – уж очень он стал похож на Лилит. Да, Люцион в полтора раза превосходил демонессу в росте, был много шире в плечах, но и его голову украшала грива из острых шипов, тянувшаяся книзу вдоль покрытой чешуею спины. Однако если хвост у Лилит имелся всего один, ее проклятый братец щеголял сразу тремя, от корня до кончика усеянными острыми, точно кинжалы, шипами длиннее Ульдиссиановой ладони.

Преобразившийся, Люцион шагнул Ульдиссиану навстречу, и сын Диомеда увидел, что ступни ему заменяют копыта – такие же, как у сестры. А вот ладони Люциона оказались другими: пальцы каждой, числом куда больше пяти, завершались когтями вроде барсучьих, однако обильно источавшими слизь, причем наверняка ядовитую.