Судорожно выдыхаю. Отворачиваюсь, пряча улыбку, слыша за спиной сдавленный веселый писк девочки и звуки возни.

Вэл часто проводит время с Иминикой. Забирает ее у благодарной Яковы и гуляет по городу, катает на лошади и дает ей играть со своим псом.

Иногда я думаю о том, что эти прогулки с девочкой, смотрящей по-детски невинными глазами, для нее как необходимый глоток воздуха. Она словно задыхается, день ото дня все сильнее погружаясь в тот мрак, который сама предпочла свету.

Не хочу об этом думать, но внутри меня скребут острые когти. Я прячу свои мысли в самый дальний угол сознания, закрываю от себя, хороню глубоко, но они раз за разом оказываются на самой поверхности.

Какой она была бы матерью? Какой она была бы, будь у нее ребенок?

Носила бы длинные платья и распущенные волосы, стала бы ее фигура более мягкой, а улыбка нежной, такой, какая бывает у женщин лишь при взгляде на своих детей?

Кем стала бы Вэл, сложись все иначе? Проводила бы она время в тренировках до изнеможения, выбирая себе в напарники лучших моих бойцов? Уверен, я никогда не знал бы ее такую.

Захотела бы она вновь носить это имя — Тень, родись у нас ребенок?

Нет. Уверен, что нет.

Эта вина не исчезнет, сколько бы лет ни прошло. До самой моей смерти я буду гнать ее, но она будет настигать меня раз за разом.

Я повторял слова прощения, наверное, тысячу раз, и Вэл, кажется, больше волнуется за меня, чем за себя, каждый раз успокаивающе прижимая мою голову к своей груди.

Она пытается забрать мою боль, забывая о своей.

Я редко ошибаюсь и искренне ненавижу в себе эту необъяснимую интуицию.

Искрящаяся весельем широкая улыбка — настоящее диво на лице Вэл. Такая далекая, подобная отголоску прошлого, она мелькает на мгновение и исчезает, превращаясь в язвительный оскал.

Так ей привычнее. Теперь.

Неясная досада накатывает волнами, смешиваясь с возникшим ниоткуда раздражением. Я злюсь на себя, на нее. На то, что сказал ей да, позволив Тени вновь стать ее именем. На то, что она хотела, чтобы я так сказал.

Лишь с двумя людьми моя Вторая превращается в прежнюю себя.

И рыжеволосая малышка одна из них.

Увязая задом в песке, Вэл смеется и валится на спину, увлекая Иминику за собой. Девочка заливисто хохочет и бесцеремонно садится на ее живот верхом. Начинает прыгать, отталкиваясь голыми пятками от горячего песка. Визжит, бьет ее кулачками по груди, рыжие локоны пружинками скачут вдоль покрасневших щек.

Вэл смеется и делает вид, что ей очень больно, а Иминика заливается смехом и, как все дети, только усиливает свой радостный напор.

Посмеиваюсь, наблюдая, как наигранная гримаса страдания сменяется настоящей.

— Малышка, тише… — Вэл приподнимается на локтях, и тут же в лицо ей летит горсть песка. И еще одна. И еще.

Раш лает от восторга, крутится на месте, поворачивается задом и начинает рыть лапами, забрасывая хозяйку песком.

Ухмыляюсь его глубокому собачьему уму.

Вэл совершенно натурально стонет и заваливается назад, прикрывая лицо руками.

— Ника! — Якова, придерживая юбку, подбегает к дочери и хватает ее за руку. Голос строгий, лицо излишне серьезно. — Ну что ты делаешь? Разве можно так себя вести? Ты даже не поздоровалась с Раза!

Девочка кривится, вырывается, выкручиваясь даже тогда, когда мать сдергивает ее с неподвижно лежащей на песке Вэл.

Черный пес вертится вокруг, язык вываливается сквозь приоткрытую пасть.

— Поздоровайся! Я кому говорю! — Якова краснеет, пытаясь заставить дочь стоять на ногах, но девочка только смеется и заваливается в песок, повиснув на собственной руке.

Тяну за собой двух лошадей, приближаясь к застывшей, почти не дышащей Вэл.

— Ты там живая, моя прелесть? — насмешливо интересуюсь. Щурюсь на солнце, смотрю, как тень падает на ее грудь.