Давно смиряюсь, что запах волка, лезущий в ноздри, стал вторым ароматом Вэл, словно спят они в одной кровати. Сравнение, которое выворачивает наизнанку, но не подобрать лучше.

Ее волосы, ее одежда — все это пропахло чужим для меня, с трудом выносимым запахом.

Не позволяю себе думать о том, во что превращаются их мимолетные прикосновения, когда они остаются вдвоем. Не позволяю себе думать, потому что знаю, с какой силой необходимо волку касаться Валлери. Ощущать ее руки, чувствовать аромат ее волос и кожи и получать ту часть ласки, которая по нраву принадлежит только мне.

Что же, с меня не убудет. Пусть протянет руку и прикоснется к самому краю, посмотрит на яркий свет в окне чужого дома.

Он нужен Вэл хотя бы потому, что рождает в ней свет, который не могу сберечь я. А значит, должен жить. А чтобы жить, он должен быть с Вэл рядом.

Просто потому что такова его природа.

Как и моя.

Извечная жизненная ирония. Кто лучше поймет волка, чем дикий пес?

Вэл знает правила. Мне не нужно объяснять ей, что у нее нет права на ошибку. Я не буду разбираться. Я просто убью волка. Подарю ему одну из тех смертей, что живут в моей голове.

И моя Вторая соблюдает наши писанные кровью условия. Все до одного.

Лишь однажды она преступила черту. А волк преступил свою.

В тот день умер его отец.

Волк узнал об этом в ратуше, в разгар сложного, наполненного рабочей рутиной дня.

— Я должен идти, — говорит он, не смотря на меня. Взгляд бегающий, растерянный. Лицо точно ненормально белая маска. — Мой отец умер.

Стою, чуть склонившись над столом, краем глаза отмечаю, как дрожат его руки. В кабинете только мы — никого лишнего. Волк, я и скрывшаяся в тени Вэл.

— Нет, — отвечаю, рассматривая исписанный корявым почерком лист. Очередной донос от недовольного советника по финансам на излишне сурового Вемира. — Ты уйдешь не раньше, чем закончишь свои дела.

Выпрямляюсь и нахмуриваюсь, показывая, что разговор закончен.

Не задумываюсь над тем, прав ли. Проявлять должное участие по отношению к нему нет никакого желания.

Волк вскидывает голову, сосредотачивает на мне взгляд, глаза узкие, горящие синим. И словно поясницу холодит от чего-то незнакомого, промелькнувшего в потемневшем лице.

— Раза, — называет меня по имени. Наверное, впервые за все время, что мы знаем друг друга. Повторяет, а голос звучит непривычно жестко. — Мой отец умер. Я ухожу.

Крайне интересно.

Оказывается, у него есть характер.

— Нет. Не уходишь, — отвечаю ровно лишенным эмоций голосом. Холодным как сталь. Смотрю не мигая, вижу, как подрагивают уголки губ. Это все, что в окаменевшем бледном лице выдает его состояние.

Хочу, чтобы он сорвался. Хочу так сильно, что зудят ладони.

Открывает было рот, но тут же сжимает губы в тонкую линию. Молчит, не отводя взгляда.

Не замечал в нем раньше такой силы, а оттого улыбаюсь: премерзко, язвительно и уверенно.

Давай же, волк, сделай этот шаг первым.

И он почти делает его. Чувствую злость в накалившемся воздухе, ощущая его Зверя, просыпающегося и скалящего волчью пасть.

— Шейн, я отпускаю тебя. — Вэл неслышно ступает из-за моей спины. — Уходи. Я присоединюсь к тебе позже и помогу решить все вопросы.

Мгновенно задыхаюсь, оборачиваюсь слишком резко, не в силах сдержать охватившую меня ярость. Как вспышка молнии на черном небосводе — она озаряет, показывает весь сокрытый внутри мрак. И стремительно поднимается вверх, будя Зверя.

Жаром окатывает внутренности, ощущаю под кожей движение и стискиваю кулаки, чтобы не дать Зверю овладеть собой.

Этот проклятущий дерзкий взгляд.

Тьма, такая же густая, неотличимая от моей, плещется в прищуренных по-лисьи глазах, ядом разливается за голубыми радужками.

Стихия ее бушует так яростно, как и моя собственная злость, с трудом удерживаемая в рамках.