Она знает правила. Никогда и никому не показывать, насколько она позволяет себе управлять мной. И впервые нарушает негласные законы.

Ради волка.

— Я сказала — уходи, — повторяет для волка, но смотрит на меня. — Сейчас же.

Чеканит слова хлестко, приказами.

И волк уходит. Разворачивается и покидает кабинет, не произнеся ни единого слова. Хлопает дверь, поворачивается ключ в замке.

Послушался ее, а не меня.

Это так показательно и немыслимо, что невероятно смешно. Хриплый смешок против воли прорывается сквозь губы.

Смешно и нетерпимо до грохочущей в ушах ударами сердца холодной ярости.

Дрожь прокатывается по телу, неистовая, овладевающая. Не задумываясь, поднимаю руку и бью Вэл по щеке. Со всей силы. Необычайно громко, кажется, что ладонь свистит в воздухе, прежде чем касается ее лица.

Даже с места не сдвинулась. Лишь отвернула голову, а на лице расплывается алый отпечаток по форме ладони. Не вижу ее глаз, сокрытых упавшими на глаза прядями.

Дышу тяжело. Жду, глотая ярость, едва не задыхаясь окончательно.

Тишина в ответ. А затем она медленно поворачивается и смотрит прямо на меня, даже не мигая. Взглянув в ее глаза, я начинаю по-настоящему верить, что она моя тень. Бледная копия меня. Потому что нет в горящем злостью взгляде ничего, кроме чернильно-черной тьмы.

Замираю, не понимая своих чувств. А потом притягиваю ее к себе одним движением. Удивительно послушно позволяет мне это. Никакого сопротивления, никаких слов.

Почти ощущаю недоумение.

Впиваюсь в мягкий рот, не сдерживаюсь, стискивая ее горло двумя руками.

Когда-нибудь точно убью ее. Потому что невозможно так чувствовать, оставаясь собой, нельзя любить с такой всепоглощающей силой.

Хрипит, задирая подбородок, а сама тянется вперед, приоткрывает губы, впуская мой язык, отдаваясь сама.

Льнет ко мне, лижется, не скрывая охватившей ее страсти, оставляя влагу в моем рту.

Смеюсь, совершенно помешанный, ощущая себя почти что под солью. Упиваюсь болью, которую причиняю Вэл, ее подернутыми пеленой нахлынувшего желания совершенно черными глазами.

Такими же, как мои собственные.

Разжимаю руки, давая сделать глубокий вдох. Хватаю острый подбородок, удерживаю, заставляя смотреть мне в глаза.

— Скажи, зараза ты, — требую, кусая ее губы, облизывая их, ощущая медные капли выступившей крови. — Скажи, ну же.

— Если скажу — попробуем наконец цепи? — сипло стонет, вжимаясь низом живота мне в бедро. Пальцы впиваются в мою спину, натягивают плотную ткань рубахи.

— Даже если не скажешь — попробуем, — обещаю, глотая ее тихий стон. Губами касаюсь скул, покусываю их, провожу влажным языком, чувствую соль на коже.

— Я люблю тебя…

Надменная усмешка рисуется на губах сама собой.

Вэл отказывается от вина и мотает головой, когда Зефф протягивает ей свою бутыль, явно наполненную жгучим зельем собственного варения.

— Тебе нехорошо? — спрашиваю тихо, касаясь ладонью талии. — Нет настроения?

Она поднимает на меня яркие, как небо, глаза и улыбается.

— Все замечательно, Ра. — Пальцы ее манят меня, она ступает вперед, к кромке пляжа, туда, где неспешно накатывающие волны лижут берег.

Идем по горячему песку, оставляя за спиной суетящихся у костра Рама, Кену и заливающего за воротник Зеффа.

Украдкой смотрю на Вэл, замечая бледность ее кожи, запавшие, будто потемневшие глаза, и молчу.

Уже которую неделю она кажется нездоровой, точно теряющей краски.

Это наполняет тревогой, но сколько раз я ни спрашивал ее, она неизменно качает головой и заверяет, что все в порядке.

— Ра, давай построим дом на берегу? — вдруг говорит Вэл и запрокидывает голову, подставляя лицо солнечным лучам. — У нас столько денег, но мы совсем их не тратим.

— Ты хочешь жить у озера, не в городе? — спрашиваю с искренним удивлением. — Зимой здесь сильные ветра.