– Можно, – прохрипел я, в горле ужасно першило и страшно хотелось пить. Почему-то ужасно болели бедро и бок. Я посмотрел на ногу, бедро с внешней стороны было пробито насквозь стрелой, в горячке боя я даже не заметил ранения. Рядом заохала Мари, расширенными глазами смотря на мою ногу. Теперь, когда возбуждение схватки отступило, я почувствовал дергающую боль в бедре и сильную ноющую в ребрах. Наверное, успел где-то приложиться, так что и сам не заметил. Кое-как с помощью Альва-Мари снял рюкзак, достал свой самогон, облил им место ранения. И, обломив наконечник и оперение, выдернул стрелу, при этом сам чуть не лишился сознания. Затем отхлебнул из фляги и полил на рану, зашипел и, скрипя зубами, достал последний шприц с антибиотиком и вколол себе, затем Мари перевязала полотном мне рану, и я попытался встать. Попытка прошла удачно, я подобрал пистолет и стал набивать обойму патронами, никто ведь не знает, что там еще может быть впереди. Закончив, вставил обойму в пистолет, поднялся и осторожно похромал с принцессой к жерлу вулкана, до которого еще было метров триста, и все на подъем.

Наконец мы достигли цели, вот оно, жерло, заросшее кустами, довольно полого опускающееся к середине каверны. Альва-Мари достала из-за пазухи восьмиконечную звезду, почему-то сейчас переливающуюся всеми цветами радуги, поднесла к губам, поцеловала и, размахнувшись, бросила артефакт в вулкан. Мы постояли, посмотрели, что будет дальше, вдруг внизу начал вспухать какой-то белесый шар, и подсознание заорало, что надо убираться как можно скорей и как можно дальше.

Я схватил Альва-Мари за руку и потащил ее от этой опасности, та, видать, тоже что-то почувствовала, поэтому даже не подумала сопротивляться. Мы неслись как лоси, огромными прыжками, стараясь уйти как можно дальше от опасности. Дорога шла хорошо под уклон, и я до сих пор удивляюсь, как мы ни за что не зацепились, ведь вокруг была уйма всевозможных камней и обломков скал.

Вдруг за спиной грохнуло, задрожала земля, и вся гора, словно живая, пошла волнами, нас сбило с ног, и мы упали, я попытался прикрыть девчонку своим телом, инстинктивно опасаясь за ее жизнь. Сверху полетел какой-то мусор, щебенка и даже несколько приличных камней и обломков скал, хорошо, что упали они далеко от нас. Но больше ничего не произошло, все постепенно успокоилось. Подо мной завозилась Альва-Мари, и я отвалился в сторону, освобождая ее. Она приподнялась, посмотрела на меня и сначала несмело, а потом все сильней и сильней стала смеяться, и так искренне и заразительно, что я не выдержал и принялся тоже хохотать.

А потом… а потом мы стали целоваться, она так неумело, но с таким энтузиазмом это делала, что я начал терять голову.

– Нет, – сказала вдруг она, – не стоит нам это делать впопыхах, не думай, я не против, только хочется, чтобы это было нормально, а не в грязи и кое-как.

Мы поднялись с земли и стали спускаться, у юрт я все осмотрел и проверил – ничего подозрительного и никого не было. Поэтому решили остаться здесь, так как опустился вечер, а ночью идти по тропе я бы ни за что не рискнул.

Перетряхнув все кошмы и войлок, мы зажгли стоявшую посередине юрты жаровню, я достал последнюю банку тушенки и, пошарив по юрте, нашел воду в бурдюке, крупу, сушеные овощи и быстро сварганил немудреный суп. Мы похлебали и попадали спать, все-таки очень устали и нервно, и физически, даже почти не целовались… так, пару раз.

Утром встали, доели суп, разогрев его, и отправились восвояси, нога моя не сильно, но болела, и я на нее прихрамывал. Тропа за сутки, когда шли по ней последний раз, сильно изменилась. Хорошо, что я не рискнул вчера идти по ней в ночь. Кое-где ее перегораживала осыпь, где-то она уменьшилась до минимального размера, надо было очень осторожно пробираться, чтобы не улететь в пропасть.

Наконец мы выбрались на нормальную тропу, которую не зацепил вчерашний катаклизм, и уже спокойно пошли к пещере, где были наши вещи.