То есть «официально» все собрались послушать наши рассказы о путешествии, посмотреть фотки… но я знал, что именно сегодня, восьмого декабря тысяча девятьсот девяносто первого года, в белорусских Вискулях подпишут те самые Беловежские соглашения, поставившие крест на нашей большой стране. Жалел ли я об этом? Да. Мог ли я либо кто-то другой это предотвратить? Нет. В этом я был совершенно уверен. Даже если убить Горбачева, Ельцина, Яковлева, Шеварднадзе, Бурбулиса и еще десяток человек, наиболее сильно в этом «замазанных», – это все равно бы произошло. Нашлись бы те, которые продолжили бы дело покойных до полного успеха. Так уж, как это говорится, сошлись звезды… То есть пороки социалистической экономики: когда мест в гостиницах никогда не было, даже если они стояли полупустыми, когда все – от продуктов до одежды и мебели – приходилось не покупать, а «доставать», когда урожай убирали всем миром – от солдат до студентов и рабочих оборонных предприятий, а перебирать гнилую картошку и капусту на овощебазах регулярно, по разнарядке, отправляли ученых, рабочих и школьников, и этого все равно не хватало для того, чтобы накормить страну, вследствие чего очень многое – от зерна до колбасы (предметы главного вожделения советских людей еще с конца 60-х – венгерский сервелат и финская салями) приходилось закупать за рубежом, наложилось на падение цен на нефть и усугубилось крайним раздражением людей от слишком большой разницы между благостной телевизионной картинкой, а также речами, возглашаемыми с трибун, и реальной действительностью, в которой все более-менее качественное – от одежды и обуви и до автомобилей – было представлено исключительно импортом или максимум «импортным вариантом», то есть товарами, специально сделанными для иностранцев, обрушение стало практически неизбежным. А уж когда поверх всего этого ракетой взлетел ввысь национализм – все закончилось вполне закономерно. Страну разорвало аккурат по тем границам, которые были проведены советской властью… Так что для меня это было именно «прощание с СССР».

Когда я вошел в столовую, все уже расселись за столом.

– Ну где ты там застрял? – возмущенно завопил Бурбаш. – Водка стынет!

Похоже, они с Земой, пока мы таскали мешки, успели принять по маленькой. Я усмехнулся и сел на свое место во главе стола, после чего оглядел всех присутствующих. Их было девять человек… то есть нет, всего нас вместе со мной и Аленкой за столом было пятнадцать. Так как половина пришли с женами или подругами… Но те девять человек, о которых я упоминал, были людьми, на которых, как я надеялся, я могу положиться. Из более чем восьми десятков тех, с кем я или мы с Аленкой учились, кто бегал в овраг, по которому протекала речка Репинка, с кем колотили кулаками по газетным подшивкам, с кем сдружились в ленинградском рок-клубе или сошлись во время нашей жизни в Таллине, «выкристаллизовались» вот эти девять человек. Нет, возможно, мои надежды на кого-то из них окажутся неоправданными. Увы, впереди очень сложное и подлое время… Время, когда станет возможно многое, сейчас еще просто немыслимое. Когда дети начнут предавать родителей, жены мужей, а братья и сестры друг друга. И не только предавать, но и убивать, причем как нанимая киллеров, так и лично. Но других у меня не было.

– Народ, прежде чем мы начнем, я хочу кое-что сказать, – начал я негромко.

– Так, тихо! Ромик тост говорит… – заорал Бурбаш, но я покачал головой.

– Нет, это не тост. И вообще – сядь и немного помолчи. Потому что я собираюсь сказать кое-что серьезное.

– Да я ж и… – начал было возмущаться подвыпивший Бурбаш, но его тут же перехватил Пыря и одним движением опустил на стул, негромко повторив за мной:

– Тебе ж сказали, помолчи, – после чего повернулся и внимательно уставился на меня. Я благодарно кивнул и начал:

– Народ, грядут очень непростые времена.