– У тебя своя отдельная ванная, а также огромнейший шкаф. Одно окно выходит на море, другое закрывает дерево во дворе, но внизу видно сад.

Это я протарабанила ему в лицо, как уставший гид, который рассказывает одно и то же изо дня в день и мечтает об отпуске. При этом Ирвинг так и не опустил второй руки с моего предплечья. Я начала нервничать, его же лицо даже не дернулось. Оторвав от меня свою руку, он пропустил меня вперед, чтобы я показывала, куда идти.

И хотя мне было неприятно осознавать, что когда он шел сзади, я чувствовала себя незащищенной, это было лучше, чем прожигать в его спине дыру. И когда уже казалось, что коридор не кончится, мы дошли до наших дверей. Я только мельком глянула на свою, чтобы убедиться, не оставила ли Этни под ней корзину с нижним бельем. Хорошо, что она была забывчивая, мне бы не хотелось видеть его гадкую ухмылку по этому поводу. А она бы, несомненно, появилась!

Толкнув дверь в его комнату, я не стала заходить. За эту неделю я много времени провела здесь, помогая маме красить и обставлять ее мебелью. Время от времени я возвращалась к их фотографиям, но потом ставила все назад. Комната могла бы быть уже готова, если бы не коробки с их личными вещами, к которым мы не прикасались: мама считала, что они сами все разложат по своему вкусу.

Я думала, что он зайдет, но Ирвинг тоже остался на месте. К моему удивлению, он обернулся на 180 градусов и посмотрел на мою дверь, выкрашенную в серый цвет, с моим именем, написанным лимонной краской – творчество Этни, которое мне понравилось, и я решила его оставить.

– Серая дверь, – констатировал Ирвинг с улыбкой, которую никто веселой не назвал бы. – Наверняка твоя.

Я тут же поняла его намек на мою серость. Вот урод! А потом он посмотрел в другой конец коридора. Глаза его тут же цепко окинули разрисованную и обвешанную сделанными из бумаги цветами дверь Этни, которую было видно даже отсюда. На двери Майкла висели флаги нескольких футбольных клубов, которые тоже прекрасно просматривались издалека, моя же дверь ни о чем не говорила.

– Спорим, что твоя комната – из каталога и вылизана так, что кажется стерильной больничной палатой? – сказал он, и мне захотелось двинуть его по лицу. Спрятав руки в карманы, я пошла к своей комнате, радуясь, что наши двери не расположены друг напротив друга. Хватит и того, что учиться мы тоже будем вместе.

– Видимо, экскурсия закончилась, – отозвался насмешливо он, смотря мне вслед, видимо, пытаясь тем самым смутить меня. Его поведение было грубым, а я не собиралась отставать.

– Пошел ты, – буркнула я и, хлопнув дверьми, на миг прикрыла глаза. А когда открыла, моя прилизанная каталожная комната смотрела на меня. Пустота – вот, что в ней было. Эта комната вообще ничего не могла сказать обо мне. О каком уюте я раньше думала? Чертов гад оказался прав. Почему я раньше этого не видела?

Обойдя комнату, я уселась на диванчик возле окна и продолжала осматривать свои владения. Серый, бордовый, лимонный – вот и все, что тут было. Несколько фото, висящих в рамках на стене, которые купила мама, книги обернуты в одну и ту же бумагу, чтобы гармонировать с помещением, и пара CD-дисков. Одежда не валяется, все сложено в шкаф и повсюду чисто. Но разве это плохо? И вообще, зачем я его слушаю, я целое утро потратила на этот порядок!

Вечер для меня стал таким же безрадостным. Родители за ужином пытались осторожно говорить с Этвудами, чтобы не затрагивать тем, которые бы касались их родителей. Скорее, это делалось ради Майи. Она почти ничего не ела, и, как я поняла, это было вызвано усталостью. Этни, кого хочешь, могла заговорить до смерти, но в этот раз причиной всему был перелет из Ирландии и дорога из Лондона сюда, а потом целый день распаковывания вещей. Я валилась с ног, а что говорить о ней, ведь девочка еще была слаба после аварии, и я удивлялась, как она еще держится на ногах.