– Еще бы! Он и фантастически богат, и знаменит своими баржами и заводами, и его проклинают тысячи обездоленных им крестьян. – Граф сделал глоток вина. – Тех самых, у которых он отбирал за долги их землю, прежде скупая векселя по займам и проделывая другие коммерческие операции. Да и купчишки что помельче, у которых он отбирает их дело, и мещане, тоже не пожелают ему счастья. И все с него как с гуся вода!

– Хорошо, что вы напомнили об этом, ваше сиятельство, – отозвался я. – Его называют мироедом, а еще тем, кто позорит купеческое сословие.

– Именно! Он – страшный человек. Есть купцы богобоязненные, что богадельни да церкви возводят, но не он! Этот – самый безжалостный из торгового сословия на всей Средней Волге. Правда, он тоже один храм возвел, хвалился: до самого неба будет! К нему настоящий «царь-колокол» отлили, а когда вешали – упал колокол. Разбился! Второй отлили – и тоже сорвался – и на куски. Это у нас, в Семиярской губернии, было.

– А третий колокол? – спросил я. – Был?

– И третий был, – кивнул граф. – Догадались уже? То же самое. Дьячка накрыл. Раздавил. После этого митрополит наш Авессалом сказал: хватит. Более от Кабанина нам подарков не надо. И ведь помер вскоре митрополит. Не хворал, а тут взял и помер. А церковь ту обходят стороной теперь. Так и стоит, как обелиск, с пустыми окнами.

– Провидение Господнее?

– А как иначе?

– И вы, зная это, вели с ним дела?

– Нет, Петр Ильич, все не так! Я не вел с ним дел. Ни торговых, ни приятельских. Но судьба свела нас крепко. И не мы с Дармидонтом Кабаниным тому виной. Что было тому причиной, сказать вам не могу, не смею. Это не мой секрет. Просто поверьте мне на слово. Но я не укрою от вас ничего, что поможет вашему расследованию.

– Но я пока еще не дал согласия на это расследование, – откликнулся я. – Вначале я должен узнать, что мне делать. Поэтому слушаю вас, Александр Александрович, продолжайте.

– Да-да, Петр Ильич, – кивнул он, – продолжаю. Я уверен, Дармидонт Кабанин из тех людей, кто матери родной не пожалеет для своей выгоды. Но одной тайной были связаны не только мы – Кураевы и Кабанины, но еще и помещики Сивцовы. Это был своеобразный триумвират, Петр Ильич. Сразу хочу сказать, Сивцовы были нашими лучшими друзьями, из меньших, так сказать.

– Дворяне дома Кураевых? – спросил я.

– Угадали, – кивнул старый граф. – Сивцовы ходили в битвы вместе с Кураевыми, дрались с ними плечом к плечу – и с поляками, и с татарами, и с немцами, и с калмыками. Куда мы, туда и они. Увы, в девятнадцатом веке наши роды исхудали своими представителями. Кто погиб на войне, а их было много, войн, кто убит на дуэли. Поместье Сивцовых, Быстровка, стоит на самой границе нашей губернии с вашей, Самарской.

– И что далее?

– Так вот, ровно месяц назад Павел Павлович Сивцов, глава семьи, был убит в своем поместье, в лесу, во время охоты. Я должен узнать, кто это сделал.

– Но при чем же тут Кабанин? Вы же заговорили о нем не просто так?

Граф посуровел:

– Не просто так, Петр Ильич. Поначалу решили, что кто-то случайно подстрелил Сивцова, как это иногда бывает. Встал не там горе-охотник, зазевался, а другой раззява и пальнул. Вот тебе и перст Божий! Да только когда привезли в поместье моего друга сердечного, осмотрели уже тело остывающее, а там не дробь. Пуля. Друг дружку проверили – все дробью били. И тогда один из товарищей Павла Сивцова вспомнил. Он отбился от других охотников во время погони за зайчишкой и увидел трех всадников, уходивших мимо того леса, где охотились друзья-помещики. Все трое на вид показались ему военными, отменно держались в седлах, в теплых бурках все и шапках, но дворянами не были! Бородатые, краснолицые, и ржали, сказал он, так, точно псы лаем заливались.

– Казаки? – спросил я.