Глава 2

Около трех заехал к нам один клиент, злой как черт: ему залепили рекламой солнцезащитный щиток.

Мне пришлось забрать стекло в кухню, чтобы отпарить наклейку.

– О, энчиладос делаете? Да, кому, как не вам, уметь их готовить!

– Кому это – «вам»?

– Ну вам и мистеру Пападакису. Те, что мне подали на обед, были просто объеденье.

– А-а.

– У вас тряпки не найдется? Нужно щиток над паром подержать.

– Вы ведь не это имели в виду.

– Как раз это.

– Вы подумали, что я мексиканка.

– Да ничего подобного.

– Подумали, подумали. Не вы первый. Вот, держите. Я такая же белая, как вы, ясно? И пускай волосы у меня темные и я немного похожа на мексиканку, но я белая, не хуже вас. Усвойте это, если хотите здесь жить.

– Вы на них вовсе и не похожи.

– Я же вам и говорю…

– Ну какая из вас мексиканка? У мексиканок огромный зад, ноги кривые, здоровенная грудь, темная кожа, а волосы как будто нарочно салом намазаны. Вы совсем не такая. Вы стройная, и кожа у вас светлая и нежная, а волосы хоть и черные, но мягкие и волнистые. Одно только у вас как у мексиканки – зубы. У них у всех белоснежные зубы, надо отдать им должное.

– Моя девичья фамилия – Смит. Не очень-то похожа на мексиканскую, верно?

– Не очень.

– Скажу больше – я вообще не отсюда. Я из Айовы.

– Смит, ясно. А зовут вас как?

– Кора. Можете, если хотите, звать меня по имени.

Я-то сразу понял, в чем дело. Не в энчиладос и не в черных волосах. Все дело было в муже-греке; это из-за него она не чувствовала себя белой женщиной, и еще она боялась, как бы я не стал называть ее «миссис Пападакис».

– Кора. Отлично. Как насчет того, чтобы называть меня Фрэнк?

Она подошла и начала мне помогать. Стояла так близко, что я чувствовал ее запах. И я сказал ей прямо в ушко, почти шепотом: «Ну и как тебя угораздило выйти за грека?»

Она подскочила, словно ее хлыстом ударили.

– А тебя это касается?

– Да. Еще как.

– Забирай свой щиток.

– Спасибо.

Я ушел. Я пробил ее оборону – основательно, до боли. И теперь у нас есть общая тайна. Может, она и не скажет «да», но и не заложит меня. Она отлично все поняла, и поняла, что я ее раскусил.

* * *

Вечером, за ужином, грек разозлился на Кору – она отказалась добавить мне жареной картошки. Ему хотелось, чтобы мне у них понравилось и чтобы я не ушел, как все прочие.

– Дай парню чего-нибудь поесть.

– Еда на плите. Он сам не может взять?

– Да все нормально. Я еще не доел.

Однако Ник уперся. Будь у него хоть капля мозгов, дотумкал бы, что это неспроста – не такая она женщина, чтобы заставлять парня самого еду накладывать. Но он был глуповат и все брюзжал. Мы сидели за кухонным столом – они друг напротив друга, а я в середине. Я на нее и не смотрел. Хотя платье заметил. Такой белый форменный халатик, в каких щеголяют медсестры или продавщицы в кондитерской. С утра он был чистый, а теперь немного измялся и потерял свежесть. Я опять чувствовал ее запах.

– Да ради бога!

Она поднялась, чтобы положить мне картошки. Халатик внизу чуть распахнулся, и мелькнула нога. Кора принесла картошку, но есть я уже не мог.

– Ну вот, он теперь еще и есть не желает!

– Съест, коли захочет.

– Я не хочу. В обед сильно наелся.

Ник вел себя так, словно одержал важную победу, и теперь был готов великодушно простить жену – такой крутой парень.

– Она у меня хорошая. Моя маленькая беленькая птичка. Голубка моя белая…