И теперь он почти на месте. Он не был одет для холода, который подкрадывался, и дрожал, когда шел через пустырь к отелю «Пандемониум». Осень давала о себе знать в этом году рано, даже не дожидаясь начала сентября, чтобы охладить воздух. За несколько недель, прошедших с тех пор, как он в последний раз стоял на этом месте, лето сменилось дождем и ветром. Он не был недоволен его дезертирством. Летняя жара в маленьких комнатах никогда больше не вызовет у него добрых ассоциаций.

Он посмотрел на отель. В ускользающем свете тот был кораллового цвета, детали выжженных отметин и граффити выглядели почти слишком реальными. Портрет, выполненный одержимым, каждая деталь в абсолютном фокусе. Некоторое время он наблюдал за фасадом, пытаясь заметить какой-нибудь знак. Может, подмигнет окно, поморщится дверь – все, что угодно, лишь бы подготовить его к тому, что он может обнаружить внутри. Но здание сохраняло учтивую физиономию. Просто солидный отель с лицом, почерневшим от старости и пламени, ловящим последний свет дня.

Входная дверь была закрыта последним посетителем, покинувшим отель, но никаких попыток заменить доски не предпринималось. Марти толкнул дверь, и она открылась, скрипя по штукатурке и грязи на полу. Внутри ничего не изменилось. Люстра зазвенела, когда порыв ветра ворвался в святилище; сухой дождь пыли полетел вниз.

Когда он поднялся на первые два пролета, в воздухе появился запах чего-то более резкого, чем сырость или пепел. Вероятно, тела все еще были там, где их оставили. Шло разложение тканей. Он не знал, сколько времени занимает этот процесс, но после пережитого за последние недели был готов к худшему; даже усиливающийся запах, когда он поднимался, едва касался его.

Он остановился на полпути, достал бутылку виски, которую купил, отвинтил крышку и, все еще глядя на оставшиеся лестничные пролеты, поднес к губам. Полный рот спиртного обмыл десны и горло, прожег путь вниз в живот. Он подавил искушение сделать второй глоток. Вместо этого закрыл бутылку и положил ее в карман, прежде чем продолжить подъем.

Воспоминания начали осаждать его. Он надеялся держать их на расстоянии, но они пришли непрошеными, и он не был достаточно силен, чтобы сопротивляться им. Образов не было, только голоса. Они эхом отдавались внутри его черепа, будто он пустой, будто Марти – просто безмозглое животное, отвечающее на зов высшего разума. Его охватило желание поджать хвост и убежать, но он знал, что если сейчас сдастся и вернется к ней, то угрызения совести усилятся. Скоро он будет подозревать каждое движение ее руки, гадая, не готовит ли Европеец ее к убийству. Это была бы совсем другая тюрьма: стены – подозрение, решетки – сомнение, и он был бы приговорен к ней на всю оставшуюся жизнь. Даже если Карис уйдет, разве он не продолжит оглядываться через плечо, когда пройдут годы, ожидая появления кого-то, чье лицо – лишь маска, а глаза – неумолимые очи Европейца?

И все же с каждым шагом его страхи множились. Он ухватился за грязные перила и заставил себя двигаться вперед и вверх. Я не хочу идти, пожаловался ребенок в нем. Не заставляй меня идти, пожалуйста. Достаточно легко повернуть назад, достаточно легко все это отложить. Смотри! Твои ноги подчинятся, стоит приказать. Вернись! Рано или поздно она проснется, просто наберись терпения. Вернись!

А если она не проснется, ответил глас рассудка. И это заставило его продолжать.

Когда он сделал еще один шаг, что-то шевельнулось на площадке впереди. Раздался звук не громче прыжка блохи, он его с трудом расслышал. Может, крыса? Скорее всего. Ведь сюда должны были собраться самые разные падальщики в ожидании пира. Он и к этому ужасу подготовился, ожесточившись от таких мыслей.