Но удостоверение у них есть. Савва несколько секунд изучает его глазами, а затем вдевает ногу в ботинок. Боль взрывается во мне осколками, пробивает насквозь каждый нерв, заставляя вздрагивать мелкой дрожью и беззвучно выть.

У них нет файла твоего отца. Я его удалила. Он заслужил свою смерть.

Дверь распахнута настежь. Полицейские вышли за порог и выглядят немного растерянными. Наверное, впечатлившись содержимым флешки, они были готовы ко всему.

Рука Саввы задевает лежащие на комоде ключи, но вместо того, чтобы их взять, ныряет в волосы и несколько раз их прочёсывает. После этого он оборачивается и смотрит на меня. Теперь я точно знаю, что он улыбается совсем не тогда, когда ему весело.

— Привязанности… — его пальцы коротко задевают левую половину груди, и ямочки на щеках становятся глубже. — Они ослепляют. Я говорил.

Слёзы продолжают катиться по щекам, а я не могу выдавить ни звука. Мой рот парализован болью. «Я удалила файл твоего отца. Я его удалила».

Дверь закрывается, они уводят его от меня. Моего красивого гениального мальчика, без которого я не представляю свою жизнь.

Скинув обувь, я бреду в туалет. Открываю кран с ледяной водой и подставляю под него руки. Спустя минуту пальцы начинает ломить, но эта боль не помогает отвлечься от той, что жжёт меня изнутри.

Я смотрю на своё расплывшееся отражение в зеркале и истерично смеюсь. Есть ещё и третья боль, от которой начинает знакомо тянуть низ живота. Пришли месячные.

59

— Мирр, мы с Танькой в винотеку после работы собираемся, — Ирина говорит даже энергичнее, чем обычно, явно пытаясь передать мне часть своего кипящего оптимизма. — Давай с нами, что ли? Красное сухое ещё никому не повредило. Поболтаем, расслабимся.

Болтать я не смогу и расслабиться тоже. На Савву завели кучу уголовных дел, а налоговая прочно обосновалась в его офисе. Человека, которого я люблю, скоро будут судить сразу по нескольким статьям.

— Ириш, позже, ладно? И спасибо за то, что предлагаешь. Мне бы на твоём месте уже надоело: я ведь постоянно отказываюсь. Как-нибудь обязательно сходим. В другой раз.

Сейчас мне даже жаль, что эмоций во мне так мало. Я бы хотела, чтобы Ирина почувствовала мою искренность. Не знаю, почему эта энергичная солнечная женщина до сих пор считает ледышку вроде меня своей подругой, но каковы бы ни были причины, я этому рада. В одну из пятниц я обязательно выпью с ней вина и, может быть, даже поплачу у неё на плече. Но не в эту и, скорее всего, не в следующую.

— Ну ладно… — она мешкает в дверях и, обернувшись, смотрит на меня с сочувствием. — А суд у него когда?

Про то, что Савву будут судить, она конечно знает. Все об этом знают. Эта новость, словно надоевшая «Jingle bells» в канун Нового года, звучит отовсюду. СМИ с азартом голодных ищеек перерывают его прошлое: берут идиотские интервью у его одноклассников, строят нелепые предположения о причинах, по которым Раевский-старший не поддерживал отношения со своим единственным сыном. Они обнародовали предполагаемые доходы компании Саввы за минувшие годы и даже разыскали клинику, где лежит его мать. Чего Ира не знает, так это того, что всё это — моих рук дело. Это я виновата в том, что Савву забрали, а его имя полощут в жёлтой прессе.

— Через две недели.

— Ты пойдёшь?