— Они увозят Офели. Полагаю, ты собой гордишься?

— Не слишком.

Я представил себе стоящую во дворе машину скорой помощи и Офели, вопящую, чтобы ее оставили в покое. Несколько секунд я придумывал, что бы такое сказать в свое оправдание или как бы объяснить причины своего поведения, чтобы ко мне перестали цепляться. Я шарил взглядом в поисках поддержки, хотя и был уверен, что вокруг нет никого, кто захотел бы мне помочь. Точно никого. Девушки опустили головы.

— После каникул мы с тобой разберемся, — подвел итог Пинелли.

К списку тех, кто каждый день отравляет нам жизнь, выискивая для себя очередную жертву, к злобным божкам и преподам-садистам надо добавить мелких начальников-фашиков: Жером Пинелли. Пятьдесят три года. Заведующий обслуживающим персоналом. Меньше чем за полгода на его счету уже один адюльтер, две депрессии и три увольнения.

Он встал перед большим — метр на два — плакатом с Монбланом, который я повесил в комнате для персонала. Массив во всей своей протяженности. Монблан, Белая Гора, Проклятая гора. Южная игла, Зуб Великана, Зеленая игла…

— Черт, — ругнулся Пинелли, — наконец-то отдохну от этих дебильных недорослей… Меньше чем через десять часов я уже в Куршевеле…

Он медленно повернулся, словно предлагая женскому персоналу полюбоваться его профилем, и нарочито уставился на мой протез.

— А ты? Поедешь на снежок, Салауи? Это ж клево, а? С твоим карбоновым протезом тебе нужна только одна лыжа!

Он расхохотался. Шуточка скользкая… Персонал не рискнул последовать его примеру. «Мэрилин Монро» тихонько хихикнули, «матери Терезы» молча выразили свое возмущение.

Из кармана Пинелли донеслись первые аккорды сингла «I gotta feeling», не оставив ему времени сгладить впечатление или добавить еще что-нибудь в том же духе. Вытащив мобильник и пробурчав «Ну и бардак», он с достоинством направился к двери.

— После каникул придется отвечать, Салауи. Малышка несовершеннолетняя, я не смогу вечно прикрывать тебя, — произнес он, бросив на меня последний взгляд.

Придурок!

Тут вошел Ибу и демонстративно захлопнул за начальником дверь.

Ибу — мой единственный союзник в этой лавочке. Он работает санитаром, в чьи обязанности входит перетаскивать носилки, натягивать смирительные рубашки и удерживать юных пациентов, когда те начинают убивать друг друга. Иногда он помогает мне в работе: монтировать стойки, переставлять мебель, менять колеса у микроавтобуса. Ибу — настоящий бугай, здоровенный, словно баобаб. Что-то вроде Омара Си. Красавец, приколист, крутой чувак, он умеет помирить всех «Мэрилин» и всех «матерей Терез». Спортивный.

Тоже мне, спортивный… Никто не знает, что, когда он по четвергам бегал со мной пятнадцать километров от парка Ла-Курнев до леса Монморанси, в последнем стремительном рывке я каждый раз обгонял его на полкруга.

Ибу похлопал меня по руке.

— Я слышал, что сказал этот идиот, как он нес чушь по поводу лыж. Но шутки в сторону, Джам, ты едешь на каникулы?

Повернувшись к афише с Монбланом, он сверлил взглядом фото вечных снегов и ледников.

— В Ипор. И это благодаря тебе.

— В Ипор? Вау! А там беговые дорожки есть?

— Это в Нормандии, толстяк. Возле Этрета. Перепад высоты на десяти километрах может доходить до тысячи метров. Но ни снега, ни подъемников…

Присвистнув, Ибу обратился к женской аудитории:

— Наверняка этот скрытник Джамал не сказал вам, что он спортсмен высокого класса! Этот упрямец отказывается соревноваться по паралимпийским дисциплинам и приносить в клинику Сент-Антуан успех, славу и медали. Он вбил себе в голову стать первым одноногим, который пересечет финишную линию ультрамарафона вокруг Монблана.

Я почувствовал, как взгляды всех женщин немедленно устремились на меня. Как и положено заботливому приятелю, Ибу не угомонился:

— Самая тяжелая дистанция в мире. А наш малыш не боится, а?