Люсьен никогда не чувствовал себя таким беспомощным. Он просто не знал, что делать. Вот уже четыре дня Анья заперта внутри Клети Принуждения. Невзирая на их связь, она понятия не имеет, кто он такой. У нее остались только воспоминания до принятия ключа в свое тело, и она постоянно требует освободить ее, но он не подчиняется. Не в состоянии это сделать. Она уйдет, может даже попытаться убить его.

Она часто угрожала ему этим. А он по-прежнему чувствовал ее эмоции и знал, что она настроена серьезно. Она тоже чувствовала его эмоции и каждый день спрашивала, почему он полюбил ее. В ее голосе всегда звучало замешательство, будто они чужие друг другу и он должен испытывать к ней отвращение. Было очевидно, что именно отвращение питает к нему она сама.

Люсьен мерил спальню шагами, словно прикованный цепью голодный зверь. Анья отдала ради него Ключ от всего. Ему был ненавистен этот ее поступок, хотелось и отшлепать ее, и прижать к груди. Она потеряла память, но, по крайней мере, не силу. Ему нравилось думать, что причиной тому была их связь. Однажды она дала силы ему, и он теперь сделал то же для нее.

Если бы только он мог заставить Анью вспомнить его!

– Выпусти меня отсюда! – кричала она. – Ты не имеешь права удерживать меня. Как ты забрал меня из Тартара без моего ведома?

Люсьен остановился и уставился на нее. В груди у него все сжалось. Он ненавидел то, чем она ради него поступилась, но еще больше ненавидел смотреть, как она мучается.

– Анья. Мы связаны. Почему же ты не помнишь меня?

– Ублюдок. – Протянув руку сквозь прутья решетки, она до крови оцарапала ему грудь. – Подойди поближе и почувствуй боль. Ты взял меня? Капитан был покрупнее тебя, но я убила его и глазом не моргнув.

Люсьен сел на пол перед решеткой, прокручивая в памяти события нескольких последних дней. Очнувшись в своей спальне, живой, снова соединенный со Смертью, он неимоверно обрадовался. Затем увидел спящую в клетке Анью. Проснувшись, она посмотрела на него как на незнакомца. Стала осыпать проклятиями. Возненавидела его.

Встанет ли все на свои места?

Похоже, для воинов началась полоса неудач. Люсьен узнал, что Парис вернулся из Греции совершенно сломленным. Он ничего не рассказывал, потому никто не знал, что там случилось. Вскоре Парису предстоит ехать в Штаты на помощь Гидеону, как планировалось, а Люсьен не мог подавить терзающее его чувство вины, потому что именно он велел остальным не волноваться о Парисе. А с тем действительно что-то стряслось.

Аэрон и Рейес тоже в Штатах, хотя никто с ними не разговаривал и не знал, что происходит. А это, в свою очередь, означало, что никому не была известна судьба Даники и ее семьи. Люсьен вздохнул. Остальные воины продолжают искать следы других Гидр. Пока что безуспешно.

Люсьен должен быть с ними, или, по крайней мере, ему следовало бы помочь Парису оправиться от того, что с ним произошло. Так было всегда: что-то случалось, и Люсьен по мере возможностей решал проблему. Но сейчас он не может оставить Анью. В ней заключена вся его жизнь.

К сожалению, и ей помочь он тоже не в состоянии.

Она не помнит ни Мэддокса, ни Эшлин, хотя парочка навещает ее каждый день, чтобы поблагодарить за то, что она для них сделала. Анья слушает, казалось, смягчается на миг, но воспоминания к ней не возвращаются. Люсьен даже давал ей ее любимые леденцы – все без толку.

Что еще ему сделать?

– Я люблю тебя, – твердил он ей.

– А я тебя ненавижу. Отпусти меня! – Анья принималась трясти решетку, и та в ответ звенела.

– Ты меня не вспомнишь, что бы я ни делал. Правда?

– Иди на хрен! – Просунув кулак через прутья решетки, она ударила его по затылку. – Я не буду твоей рабыней. Слышишь меня? Я не буду ничьей рабыней!

С тяжелым сердцем – и снова желая умереть – он встал и открыл дверь.

Поначалу Анья просто стояла и смотрела на него.

– Почему ты так печален? Почему освобождаешь меня?