Вот он уже гарцует на виду у всех… Кричит, обращаясь к людям на стенах. Хочет выяснить здесь ли гетман. Пальнет сейчас пушечка, наведенная опытной рукой начальника артиллерии Фридриха Кенигсена… и поминай, как звали.

На зов Меньшикова откликнулся полковник Дмитрий Чечель. На вопрос, где Мазепа, не ответил. Сказал лишь, что в город не велено никого впускать.

Так мы, не солоно хлебавши (как учила столь редко теперь вспоминаемая мной малышка Жаклин), повернули восвояси.

Александр Данилович от злости весь раскраснелся и продемонстрировал недюжинные знания русской матерщины. Обещал, во что бы то ни стало вернуться.

— Ну, б…, казачки, подождите! Вернусь, вашу мать, умоетесь кровавыми слезами!

В тот же день пришла весть, что Мазепа со свитой и тремя тысячами казаков переправился через Десну и вошел в лагерь шведов.

Вечером Шеин и Меньшиков написали донесение государю.

Спустя два дня Дмитрий Александрович позвал меня к себе.

— Государь велел нам с Александром Даниловичем завтра быть в его ставке, в Погребках. Как думаешь, зачем?

Я же тем временем рассматривал лежащее на его столе послание Петра. Прочесть успел всего лишь одну фразу: "Письмо ваше о нечаянном некогда злом случае измены гетманской мы получили с великим удивлением".

Шеин, перехватив мой взгляд, рефлекторно прикрыл его рукой. Затем, натужно рассмеявшись, убрал ее.

— Да что это я, право? Скрывать-то от вас нечего. Скорее наоборот… Удивлен и расстроен государь. Зело разгневан. Вопросик мой, часом, не забыли?

— Думаю, велит брать Батурин…

— Вот и я о том же… Только как его воевать-то? Сходу, штурмом – зубы обломаем… Осаждать – времени нет, швед подойдет, в спину ударит.

— Хорошо, а я причем?

— Помнится, ты хотел поколотить Карлу. Помог у Левенгаупта отбить пушки. Теперь Батурин. Ежели возьмем – переломим хребет Мазепе. Лишим шведского короля союзника, провианта, фуража. Так что ты уж поусердствуй, разлюбезный мой, еще разочек. А дальше, глядишь, мы уж и сами. Хотя дружеской помощи всегда рады…

Шеин не ошибся. Петр приказал взять Батурин.

Тридцать первого октября Меньшиков с войском подошел к крепости. Посланного парламентера с предложением сдаться на стены втащили веревками.

Осажденные попросили трое суток на размышление, но светлейший дал всего лишь одни. Как только они истекли – заговорили пушки.

— Так что, Андрий, станем делать? — взгляд змеиных глаз Шеина, казалось, проникал в самую душу. — Придумал? Вижу – придумал! Не томи.

— В предместьях Батурина много старшинских "маеткив". Пусть там хорошенько пошарят да покажут мне всех пленных… По одному… Может, чего и выудим.

— Что ж! Мыслишка не дурна! Как же это я сам не додумался… Старею.

Один пленник сменял другого. Понурые, злые, отчаявшиеся. Молчаливые и болтливые. Храбрые и трусливые… Никто ничего толком не знал. Пусто… Пусто… Пусто… Голова уже раскалывается. Наконец, привели старшину Прилукского полка Ивана Носа.

То бледнеет, то краснеет. Бегающие глазенки, сумбур в душе. Что-то на уме, но боится и гетмана, и Меньшикова, и Петра. Не может решить, к какому берегу прибиться.

Придется мне поднатужиться еще разок. Есть! Знает о тайной калитке. Если взять, как следует в оборот, все выложит, как на духу. А под глазом "удава" вообще запоет.

Я попросил позвать Шеина.

— Дмитрий Александрович! Для вас работенка. Поднажмите чуть-чуть…

— Вот и славненько… А ты пока, Андрий, посмотри царские указы. Сегодня доставили.

Царь Петр как всегда действовал решительно и энергично. Я перебрал один за другим его манифесты: малороссийскому народу, сохранившим верность казакам, церковным иерархам.

Изменника Мазепу – проклясть; заблудшим, но своевременно вернувшимся к Петру – амнистия. Сделать все возможное, чтобы не допустить массового перехода казаков на сторону шведов. Всем не подчинившимся – смерть!