что зреет, что падает - не уследишь;

и только бы знать, что утихли ветра,

и чуешь - все ближе и ближе пора

попоек и песен в тумане. О ПРЕБЫВАНИИ В БЕДНОСТИ Живешь, о разносолах не жалея

но счет пришлют мясная, бакалея,

и отлетит подошва башмака:

как не проклясть судьбину бедняка. Когда заглянет в гости тот, кто дорог,

а в доме - только горсть вчерашних корок,

и нет ни колбасы, ни коньяка

как не проклясть судьбину бедняка! Когда хворает друг, и нет, пожалуй,

надежды на здоровье самой малой,

а на гостинец - нет ни медяка:

как не проклясть судьбину бедняка. Лежать в гриппу - куда уж неприятней,

к тому же нечем заплатить печатне,

и все же пишешь, за строкой строка:

как не проклясть судьбину бедняка! ДОМ БРОДЯГИ Я на пустой крестьянский двор

забрел под сенокос,

светился дырами забор,

благоухал навоз,

еще - сарай темнел в углу

открытый, и текла

у абрикоса по стволу

прозрачная смола. Лениво отгоняя мух,

меня облаял пес,

и жимолости сладкий дух

мог довести до слез,

и я, собрав остатки сил,

как бы платя за кров,

к колодцу за водой сходил

и напоил коров. Из крынки сделал я глоток,

прилег в тени потом,

и пес дворовый тоже лег

и завилял хвостом,

так охраняли мы вдвоем

тот мир, что был в дому

и до сих пор в пути моем

я вновь иду к нему. ЗАБРОШЕННАЯ КАМЕНОЛОМНЯ Сосны громоздятся в чаще темной

над заброшенной каменоломней.

Выемки и трещины видны

у подножья каменной стены. Там, на дне карьера, и снаружи

запустенье и гнилые лужи.

Буйные хвощи растут вокруг.

Зеленью ощерился латук. Да еще - на склон карьера дикий

протянулись плети ежевики.

Каменную рану до сих пор

медленно залечивает бор. x x x Только горечь вижу в мире,

только сирых - мед людьми.

Не бряцай, поэт, на лире,

но гармонику возьми. Пуст карман, осипла глотка,

мысли сумрачны и злы.

Вместо крови в жилах водка,

а душа полна золы. Не здоровье, а разруха,

плохо с сердцем, с головой.

Мне подругой нынче - шлюха,

другом - ветер пылевой. Мне из дел одно осталось

в строчки складывать слова.

Мною, жалким, движет жалость,

но и ненависть жива. На юру, меж трав зеленых,

словно ящерка, вздремну:

коль стихает ветер в кронах,

клонит и меня ко сну. Состраданье душу гложет

все шагаю да пою.

Жаль, никто потом не сможет

взять гармонику мою. РОЖДЕСТВО В СОХО Рождество и суматоха,

никому не до меня,

так пойду, пожалуй, в Сохо,

поброжу остаток дня. В лавках - яблоки, печенья,

звездный час для торгаша.

У меня на развлеченья

нет при этом ни гроша. С каждым годом жизнь все горше,

но живу же ведь пока.

Шлюха, грим обычный стерши,

покупает индюка. По трактирам и по барам

мчит псалом вослед псалму.

Общим заражен угаром,

шляпу на ветру сниму. Ноет хлипкая утроба,

сердце - как пустой вольер.

И еще вдобавок небо

высохло, как Лестер-сквер. x x x В грозе и мраке наступает март,

прет напролом, без компаса и карт:

и эта буря поглотить должна

все то, в чем нет здорового зерна. В грозе и мраке наступает март,

и остается уповать на фарт

иначе ни к чему и доктора.

О, не тверди, что умирать пора! Я слаб, как позабытый колосок,

не претендую ни на чей кусок,

однако перед строчками - в долгу

и до сих пор... Я просто не могу! Я не окончил множества работ,

мне нужен срок - еще хотя бы год...

Болят виски и ноет миокард.

В грозе и мраке наступает март. x x x Что поют пичуги

право, не пойму.

Только свет в округе

убивает тьму.

Этот нищий, жалкий,

этот дивный дар: