– Ты не так все понял, – пробормотал Добродеев. – Не понимаю, о чем ты.

– Ага, полный дурак. Кажется, пришли. Здесь.

Перед ними висели в воздухе лиловые неоновые колокольчики. Они толкнули тяжелую дверь и вошли, с ходу попав во влажную, пропитанную запахом пива и человеческих испарений атмосферу невзыскательного питейного заведения. Сели на табуреты за стойкой. Бармен, безусый юнец, взглянул вопросительно.

– Два темных, – сказал Добродеев.

– Работаете по сменам, юноша? – спросил Монах.

– Постоянно, с семи вечера до двух утра. В понедельник выходной. А что?

– Разрешите наш спор в таком случае. Леша, покажи фотку. Этот тип часто у вас бывает?

Добродеев протянул ему айфон. Бармен взял, присмотрелся и сказал:

– Почти каждый день, ходит как на работу. – В его голосе прозвучало неодобрение. – А что?

– Это мой зять. Сестра уверена, что у него любовница. А он клянется, что ходит только сюда. Я ему верю.

– Да он не по бабам, сразу видно. И пить не умеет.

– В смысле? Вроде умеет.

– Ага, умеет! С двух стаканов пива не нажираются, чтоб до драки. Второй, здоровый лось, ему прилично врезал. Вчера. Леня выбросил их за дверь, так он еще и упирался, урод. Мужики потом сказали, он сам напросился.

– И часто он драки устраивает?

– Раньше не было вроде. У нас приличный бар, нам траблы не нужны.

– Во сколько это было, не припомните?

– Около девяти или в начале десятого. Вспомнил! Про него тут один мент спрашивал! Вы что, вместе?

– Спасибо, я так и передам сестре, – сказал Монах, сделав вид, что не расслышал про мента. – Кстати, эта будка, – он кивнул на старинную будку таксофона, – бутафория? Из музея?

– Вы чего! Работает! Специально приходят, чтобы позвонить!

– Похоже, алиби? – спросил Добродеев на улице.

– Алиби.

– Домой?

– Домой. Чего-то я подустал, Лео. Чертова нога!

Добродеев доставил друга домой и улетел по неотложным делам. Монах только хмыкнул. Он демонстративно включил свет в гостиной и сел на диван, уставясь в окно, на котором не было штор – он терпеть не мог тряпки. Даже без трубы он видел в окне напротив стриптизершу и, недолго думая, помахал ей: смотри, мол, вот он я, без маскировки, вижу тебя без трубы, а ты ябеда! Убийца, надо же! Вот так ляпнут какие-нибудь стриптизерши про тебя, что ты убийца, – доказывай потом, что не верблюд. Как это сказал майор? Твое счастье, что ты на якоре. Ну, майор, погоди!

Он потянулся за компьютером на тумбочке, скомандовав себе: ad rem![2] Информации достаточно, сейчас мы ее причешем, расставим по полочкам и попытаемся ответить на пару «визжащих» вопросов. Справа вопросики, слева возможные ответы, они же версии. На якоре, говоришь, майор? Даже несмотря на якорь, ты получишь здоровенного фитиля! Не веришь? Напрасно. Ой, как напрасно! Большому кораблю якорь не помеха. Тут мало быть опером, тут надо быть мыслителем….

Пререкаясь с воображаемым майором, Монах бодро забегал пальцами по клавиатуре.

Около четырех утра с чувством глубокого удовлетворения он отставил компьютер, помял в ладонях лицо и вытащил из-под спины подушку. Улегся, пристроив поудобнее ногу в гипсовом коконе, и уснул мгновенно сном младенца или праведника…

Разбудила его Анжелика, жена Жорика, которая гремела в кухне кастрюлями и при этом пела. Монах открыл глаза, почесал под бородой и потянулся за айфоном. Добродеев ответил сразу.

– Христофорыч, доброе утро! – закричал.

– Ага, и тебе. Ты где, на посту или еще в гостях?

– На посту. Что новенького у соседей?

– Понятия не имею. Лео, нужно кое-что проверить, сделаешь? Нам не хватает бурного финального аккорда, и, считай, фитиль для майора готов!

– Ты знаешь, кто убийца?

Как ни хотелось Монаху заявить, что знает, он протянул туманно:

– Ну… как тебе, в качестве версии очень даже. Готов?

– Что надо? – деловито спросил Добродеев.