— А ты че веселишься, ты рядом кряхтеть будешь.

— Я согласен, — кивнул Двейн, жмурясь от смеси удовольствия и боли, Вера подумала, что смеяться ему нельзя, и решила закругляться.

Министр отпустил ее и ушел за креслом, она незаметно вздохнула с облегчением — она сомневалась, что сможет поднять это кресло, а даже если сможет, то будет передвигать его шагами, наклонив и переваливая с одной ножки на другую, выглядеть будет глупо.

Вернулся министр, выяснил опытным путем, что кресло не проходит в дверной проем, шепотом выругался, снял пиджак и перевернул кресло на бок, аккуратно втискиваясь в кухню хитрым крюком. В комнате сразу стало тесно, Двейн поднялся и начал помогать, кресло с трудом вбили между столом и стеной, немного ужав пространство с противоположной стороны, где обычно сидел министр. Вера наблюдала этот процесс, не вмешиваясь, министр беззвучно ругался, Двейн беззвучно смеялся, наконец мебель расставили и министр сел на свое место. И Вера обернулась и с недоумением захлопала глазами:

— А подушка?

Министр запрокинул голову и сообщил потолку все, что он думает о данной ситуации, но без подробностей, простым полурыком-полустоном, но все все поняли. Ушел, вернулся с подушкой, и с лицом "засунь ее себе в задницу" протянул Двейну. Тот сделал невинную физиономию и отодвинулся, предоставляя министру возможность уложить подушку самостоятельно. Министр мужественно уложил, шепотом высказываясь подушке, повысил голос и буркнул:

— А цыньянцы, вообще-то, бороду не носят.

— Вообще никто и никогда?

— В большинстве. Она у них почти не растет.

— Ну, это явно не ваш случай, — мурлыкнула под нос Вера, министр зажмурился, а Двейн надсадно закашлялся, бездарно пытаясь делать вид, что все в норме. Вера не поняла прикола, но обострять не стала. Министр тихо прошипел:

— По спине постучать?

— Не надо, — осторожно сказал Двейн. Министр вдохнул поглубже и сказал спокойным информирующим тоном:

— В империи прически, бороды и украшения обозначают статус, носить такую бороду, на которую можно наступить, может себе позволить только глава очень большой семьи, в которой минимум три поколения и десяток детей.

— У вас пятеро, если у них будет хотя бы по двое, то как раз десять и наберется. А учитывая, что вы считерили и завели себе детей почти своего возраста, к девяноста уже и их дети успеют размножиться, у вас точно будет больше десятка внуков. Какой роскошный будет старый пень, а? Замшелый такой, с бородищей по колено, с бровями, с ушами. Такой палочку поднял, говорит: "Двейн, когда идем волосы в носу стричь?" А Двейн говорит: "Вы опять таблетку от склероза выпить забыли? Я их уже лет пять не стригу, отращиваю, моей старухе нравится, говорит, я животное".

Двейн напряженным от серьезности голосом добавил:

— А господин скажет, что неприлично к госпоже с нестриженным носом… Ай! Драки в лазарете запрещены!

Вера обернулась, увидела как по столу и полу вокруг кресла разлетаются бумажки, а министр сидит с постным лицом совы под душем. Укоризненно цокнула языком:

— Ай-яй-яй, бить больного человека, пострадавшего, пытаясь защитить вас — как не стыдно?

— Это его работа, — прошипел министр.

— Нет, его работа — заместитель начальника отдела, а не телохранитель. По должностной инструкции, он должен был внимательно пронаблюдать ваше падение, принять командование и руководить поисково-спасательной операцией. Нет?

За спиной была тишина, Вера обернулась, оценила физиономию напоказ напряженного и злого министра, смущенного и довольного Двейна, подождала реакции. Министр посмотрел на зама и вздохнул:

— Ты чего должностную инструкцию не соблюдаешь?

Двейн выдохнул и сгорбился, насколько позволяли повязки, пробурчал:

— Еще и виноват остался.

Вера рассмеялась, махнула рукой, переставила все на другой стол, чтобы хотя бы краем глаза видеть обоих, и опять взяла нож: