В библиотеке не сиделось, она промучилась минут десять и тихонько пошла в сторону спальни, открыла дверь — спит. Выдохнула, медленно и беззвучно. Попыталась уйти. Не смогла. Пару минут уговаривала свою глупую руку отпустить чертову дверную ручку, но рука либо что-то знала, либо просто уперлась из вредности. Спустя еще пару минут молчаливого спора с рукой, они сошлись на том, что сидеть под дверью как собака все-таки лишнее, но если приоткрыть дверь и сидеть у дальней стены коридора, откуда видно край кровати, то можно повысить себя до кота, который мастерски делает вид, что ему плевать, жив или мертв его хозяин, но спит всегда только одним глазом, на всякий случай. В результате она сидела на полу с блокнотом и рисовала наброски кораблей, периодически трогая свои невидимые синяки и глупо улыбаясь.

Никто не пришел. Она просидела свои три часа, измучив ноги и спину, зато со спокойной душой, сходила за телефоном, долго выбирала красивую песню, так придирчиво, как будто за приз ее личных симпатий боролись величайшие композиторы мира, в итоге всех древних европейцев победил современный кореец. Но Вера не могла с чистой совестью поклясться, что не подсуживала ему, он так улыбался с обложки альбома.

Включив песню на минимальном звуке, она услышала, как господин министр перевернулся на другой бок, улыбнулась, сделала громче на один клик, положила телефон на подоконник и пошла на кухню. Песня закончилась, началась следующая, в ванной зашумела вода, Вера накрывала на стол в каком-то медитативном трансе, абсолютно без мыслей, не пытаясь понять, что происходит с ее жизнью и что ей нужно предпринять по этому поводу, в пустой голове играл на рояле кореец, которого она сначала автоматически назвала цыньянцем, и только потом задумалась, откуда в ее голове такой внезапный автоматизм. Как быстро все изменилось.

Звук рояля приблизился, в дверях появился министр Шен, мокрый, сонный и с полотенцем на шее, чуть улыбнулся ей, она чуть улыбнулась в ответ.

— Как спалось?

— Волшебно, — шепотом ответил он, прошел к своему месту, положил телефон на стол, не выключил музыку. Они поели в молчании, он отказался от чая, оделся и ушел работать. И Вера выключила музыку — она потеряла смысл.

* * *

4.31.2 Парадокс двойственности власти

Она проснулась от какого-то странного ощущения, то ли запаха, то ли вибрации пола, она не поняла. Посмотрела на часы — почти шесть вечера, поежилась от холода и спрятала руку обратно под одеяло. Полежала еще немного и встала, быстро оделась, завернувшись в самое теплое, что у нее было, пошла в ванную, с удовольствием сунула руки под горячую воду, размышляя о том, что надо обновлять гардероб, природа намекает. Привела себя в порядок, с печалью вспоминая ту тихую пустоту в голове, с которой сидела на полу как собака, которая прикидывается котом. Все прошло, мысли протрезвели, она опять стала думать о своем месте в этом мире, об их странных отношениях с министром, о его откровении перед черной свечой.

"Ничего же не изменилось, он все еще должен жениться на женщине своего круга. Да, вчера он испугался за меня после взрыва, это заставило на нервах наговорить лишнего, но сейчас он, скорее всего, уже жалеет об этом.

Как теперь себя вести? Как будто откровения при свече не было? Или как будто разговора за столом на кухне не было?"

Верхом иронии ситуации было то, что она сразу подумала, что надо спросить у министра, как бы он поступил в этом случае.

Она пошла на кухню и поняла, что ее разбудило — по полу дико тянуло холодом, как будто где-то было открыто окно. Осмотрев кухонные, она прошла мимо окон гостиной в библиотеку, и остановилась на пороге — там господин министр менял стекло. Он увидел ее, улыбнулся, отложил молоток и повернул амулет на шее, с улицы хлынули звуки — шум ветра, шаги, окрики, птичьи голоса.

— Все-таки разбудил?